И.А. Батракова
Главной проблемой философии Иммануила Канта явилась проблема научного мышления, обоснования истинного знания и высших целей разума. Его исторической заслугой является то, что он, впервые после Сократа, Платона и Аристотеля поставил вопрос о форме истины, о форме научного знания. Кант сознательно обратился к исследованию формы самого мышления, указав на то, что предметность всегда выступает для нас в форме отношения мышления и бытия.
Все предшествовавшие философы имели дело только с содержанием своего предмета (все равно, рассматривалось ли особенное содержание опыта, или всеобщий предмет разума), полагая, что имеют дело только с предметом самим по себе и абстрагируясь от формы мышления. Оставленная без исследования форма мышления, будучи превратной, не давала выступить содержанию в его истинности, объективности. Поэтому знаменитый “коперниканский переворот” Иммануила Канта действительно был необходимым. Он перенес акцент на исследование формы мышления с целью отыскания формы истины – разработки знания «на верном пути науки» (1, с.82).
Кантовское понимание истинного пути науки складывалось в результате полемического отношения к способу мышления всей предшествующей философии, в особенности к способу мышления в эмпиризме и рационализме Нового времени.
Оснoвное противоречие философии Нового времени есть противоречие бытия и мышления, моментов особенности и всеобщности как в бытии, так и в мышлении: противоречие сущности и явления, умопостигаемого и чувственно воспринимаемого, чистого разума и опыта. Попытки редукции одного к другому не решили проблемы достижения объективного научного знания. Нельзя согласиться с распространенным мнением, что Кант синтезировал идеи эмпиризма и рационализма. Скорее, он подверг их критике за эмпирический, рассудочно-догматический способ мышления.
“Догматический сон” самого Канта, его приверженность лейбнице-вольфовской метафизике прервало осознание внутренней противоречивости, антиномичности чистого разума, противоречие свободы мышления и природной необходимости, иными словами, противоречие логического и реального. “Вот что, прежде всего, пробудило меня от догматического сна и побудило приступить к критике разума как такового, дабы устранить скандал мнимого противоречия разума с самим собой” (2, с.617). Противоречие принципов чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира, необходимость введения отрицательных величин в философию, внутренние противоречия метафизики и эмпиризма заставили Канта обратиться к исследованию способности познания.
Неудовлетворительность чистого разума, по Канту, состоит в том, что он, отвлекаясь от чувственно-конкретного, является абстрактным и бессодержательным, оставляя содержание опыта, предметное по ту сторону и “воспаряя на крыльях идей” (как это делает Платон), в область сверхчувственного, где “нужно было лишь заботиться о том, чтобы не допустить в свои суждениях никаких противоречий с самим собой, что достигается легко, хотя бы эти суждения и лежащие в их основе понятия и были совершенно пусты. Этот прием догматиков начиная с самых древних времен, с предшественников Платона и Аристотеля, и кончая Лейбницем и Вольфом хотя и неправильный, но самый естественный согласно цели разума” (3, с.183), т.е. достижению всеобщего.
Метафизика, заложенная Декартом, не может перейти от сущности к явлению, от абстрактного тождества к различию, от пустоты абстракции к конкретному содержанию, к предметному. Чистый анализ формален и бессодержателен, представляет собой абстракцию всеобщности и необходимости. Наука же, по Канту, есть всеобщее и необходимое знание, определенное в нем самом – познание конкретного содержания, но не в форме случайного и единичного, а в форме всеобщей необходимости. Метод формально-логического анализа аксиом и первоначальных положений чистого разума – врожденных идей, созерцаемых им интуитивно, есть метод, основанный на законе чистого разума, на законе тождества, главное требование которого – непротиворечивость. Но формально-логическая непротиворечивость сама противоречит и факту существования противоречия в реальности, и необходимости мыслить противоречие в научном познании, что Кант показывает на примере понятия “отрицательных величин” в работе “Опыт введения в философию понятия отрицательных величин”. Логическое противоречие разрешается в ничто, реальное противоречие имеет действительное основание, разрешается в единство противоположных моментов. Аналитическое суждение, основанное на законе тождества, не способно объяснить связь разнородного, синтез противоположностей, например, отношение причины и действия (4, с.122). Поэтому научное познание требует синтетической, содержательной формы мышления как единства противоположностей.
С помощью аналитических суждений, основанных на законе противоречия, нельзя перейти к различию, к синтезу, к содержательной определенности научного познания, в чём Кант усматривает несостоятельность догматизма рассудочной метафизики, несостоятельность самого чистого разума. В эту пустую аналитическую форму априорного знания некритически подставляется инородное эмпирическое содержание. “Разум незаметно для себя подсовывает под видом такого [априорного – И.Б.] знания утверждения совершенно иного рода, в которых он a priori присоединяет к данным понятиям совершенно чуждые им [понятия], при этом не знают, как он дошел до них” (1, с.111). Смешиваются чувственные и интеллектуальные представления, синтетические и аналитические суждения, априорное и эмпирическое, что ведет к анархии в метафизике, к противоречиям в самом чистом разуме, к некритическому представлению умопостигаемого в чувственных образах, помещению сверхчувственных сущностей (души, свободы, мира как целого, бога) в пространство и время, в систему “механизма природы” (Там же, с.94-95), где для них нет места. Такая анархия в догматическом мышлении с необходимостью вызывает безмерное расширение границ чувственности, угрожает вытеснить практическое применение разума (Там же, с.92), приводит к скептицизму и аморализму. Кант показывает, как догматизм метафизической философии смыкается с эмпиризмом по способу мышления.
Кант указывает на то, что философия чистого разума “логицизирует”, “интеллектуирует” явление, различая его от сущности лишь по степени ясности и отчётливости (3, с.205). В результате, логическое, сущность, умопостигаемое (душа, мир как целое), отличаемое лишь количественно от чувственно воспринимаемого, явления, само редуцируется до уровня эмпирического, вещи, того, что существует в пространстве и времени. Различие между логическим и реальным, между сущностью и явлением, понимаемое формально-логически, оказывается количественным различием, внешним различием величин, различием по степени реальности, которое, согласно Канту, не учитывает специфического, качественного различия логического, как всеобщего и необходимого, и эмпирического как единичного и случайного, смешивая их в так называемых “подстановочных аксиомах”, что подробно исследуется в работе “О принципах чувственно-воспринимаемого и умопостигаемого мира”. Смешение логического с эмпирическим противоречит аподиктичности научного знания. Предикаты умопостигаемых сущностей, всеобщих предметов должны быть всеобщими, а не физическими, но и не сверхфизическими, сверхопытными, поскольку тогда объяснение подобно deus ex machina. Кант высказывает потребность в том, чтобы предметы чистого разума понимались в единстве с определенностью опыта, не перелетая за его пределы, но и не в качестве эмпирически данных. Он поднимает проблему способа мышления в метафизике как единства всеобщего и особенного, формы и содержания познания.
Кант подвергает критике также и эмпиризм, философию опыта, представленную именами Бэкона, Локка и Юма. Синтез, осуществляемый в эмпирическом способе познания как связывание явлений, данных в опыте, не может остановиться лишь на фиксировании смены и рядоположенности явлений в пространстве и времени, а должен вскрыть существенное, всеобщее, необходимое в этой связи. Индукция дает лишь вероятностный вывод, поскольку она есть синтезирование частного в эмпирически всеобщее. “Опыт никогда не дает своим суждениям истинной или строгой всеобщности, он сообщает им только условную и сравнительную всеобщность (посредством индукции)” (1, с.107). Локк, по Канту, ошибочно приписал метафизике происхождение из опыта, создав “физиологию рассудка” (Там же, с.74). Индукция есть заключение по аналогии, она фиксирует внешнюю, эмпирическую связь явлений опыта, но не вскрывает внутренней необходимости связывания явлений в закон, объективного основания синтеза различенных в пространстве и времени явлений. Поэтому вывод эмпиризма – post hoc, ergo propter hoc – неверен. Эмпиризм субъективизирует закон, всеобщую, объективную связь явлений, “сенсуализирует” умопостигаемое. В связи с этим наука как аподиктически достоверное, объективное познание оказывается невозможна. Таким образом, согласно Канту, в основании синтеза чувственных созерцаний в опыте должен лежать анализ, априорная (всеобщая) форма связи. Учение Канта об отношении опыта и разума, материи и формы познания во многом повторяет мысли Платона и Аристотеля в том, что все единичное и особенное в познании и деятельности должно иметь свое основание во всеобщем, все способности души определены априорной, рациональной формой. Но сама эта всеобщая форма связи материала должна быть синтетической, соединяющей в единство разнородное, противоположное.
Разделяя суждения на синтетические и аналитические, эмпирические и априорные, Кант вскрывает их несостоятельность в качестве односторонних форм научного познания, равно как и несостоятельность эмпиризма и рационализма, некритически пользующихся этими формами мышления. С одной стороны, нельзя “выковырять”, по выражению Канта, содержание из априорного понятия путем анализа. Основанием опыта не может быть принцип аналитического выведения из понятия, формально-логический принцип противоречия, так как “знание […], не противоречащее себе, тем не менее, может противоречить предмету” (Там же, с.160). Кроме того, таким способом не приобретается новое знание. С другой стороны, нельзя абстрагировать от созерцаний объективную форму связи. Ни синтетические, ни аналитические суждения не ведут к научному познанию как аподиктическому и содержательному одновременно. Кроме того, догматизм, и эмпиризм ограничивают разум в его моральном применении, поскольку оба ведут к скептицизму. Поэтому свою задачу Кант видит в том, чтобы ограничить притязания чувственности на суждение о предметах чистого разума (о душе, свободе, нравственном законе), “освободить метафизику от всякой примеси чувственности”, как сказано в письме к Ламберту (2, с.522), с одной стороны, и ограничить догматические притязания разума в его опытном применении, с другой. Не случайно первоначально Кант в письме Герцу 7 июня 1771г. называет свою критическую работу “Границы чувственности и разума” (Там же, с.524). Но, помимо взаимного ограничения притязаний чувственности и разума, должно было быть найдено и их внутреннее единство – как единство эмпирического содержания и необходимой формы познания, единство созерцания и понятия. Таким образом, проблема научного метода является основной для Канта и формулируется им как проблема возможности априорно-синтетических суждений – “синтетического, но чистого познания разумом” (5, с.90).
Научное познание, согласно Канту, должно быть единством всеобщей формы разума и особенного чувственного содержания, единством анализа и синтеза, априорного и апостериорного. Априорная форма связи многообразного в мышлении сама должна быть синтетической, единством различенного, а не просто абстрактно самотождественной. Анализ должен в себе самом содержать синтез, форма всеобщности и необходимости должна в себе обладать содержанием, особенностью. Основание синтеза созерцаний Кант видит в деятельности разума, всеобщей и необходимой формы связи – в синтезе a priori. Таким образом, не понятия должны согласовываться с предметами, данными опытом, а наоборот. Кант пишет: “ Нужно допустить, что предметы, или, что то же самое, опыт, единственно в котором их (как данные предметы) и можно познать, сообразуются с этими понятиями” (1, с.88). Мышление должно выступить в роли организующей опыт всеобщей априорной формы. Для этого самодеятельная форма разума должна, согласно Канту, выступать в роли содержательной, синтетической формы. Кант закладывает основу понимания разума как содержательного, конкретного в самом себе мышления, в котором осуществляется единство всеобщей формы знания и особенного эмпирического содержания. Его “коперниканский переворот в науке” состоял в осознании того, что любое содержание становится истинным, научным, лишь тогда, когда оно получает форму научности, форму всеобщности и необходимости – форму понятия, разума. Согласно Канту, разум – единственный судья любому содержанию единственный источник научной достоверности, объективности нашего знания. В этом требовании критичности и самокритичности разума Кант выдвигает мысль об абсолютной свободе, автономности мышления, его самоопределении, что перекликается с идеями французского Просвещения, в особенности с понятием свободы воли у Руссо. Разум выступает абсолютным судьей и авторитетом по отношению к действительности и себе самому. Любое содержание, чтобы быть истинным, должно, по Канту, определяться разумом – всеобщей и необходимой формой мышления.
Учение Канта об отношении опыта и разума, материи и формы познания во многом повторяет мысли Платона и Аристотеля в том, что все единичное и особенное в познании и деятельности должно иметь свое основание во всеобщем, все способности души определены априорной, рациональной формой. Но сама эта всеобщая форма связи материала должна быть синтетической, соединяющей в единство разнородное, противоположное. Самодеятельность субъекта, априорная деятельность разума является, по Канту, всеобщей формой связи чувственной материи опыта, необходимой формой синтеза созерцаний, основанием возможности самого опыта.
Кант сознательно стремится к тому, чтобы мышление было не абстракцией, отвлекающейся от многообразного содержания опыта, а единством формы всеобщности с эмпирическим содержанием. Причем это единство осуществляется благодаря самому мышлению в его всеобщей определенности, благодаря самодеятельности разума. Тем самым Кант начинает новую эпоху в развитии философии – эпоху сознательного формирования содержательно-разумного, диалектического способа мышления как метода научной философии.
Априорно-синтетическая деятельность разума у Канта подобна форме форм Аристотеля, мышлению мышления, которое есть деятельное единство противоположностей возможности и действительности, всеобщности и особенности, формы и содержания. Критерий научности у Канта подобен критерию научности у Аристотеля – знание общего (о единичном знания нет) и в то же время конкретного (6, т.1, Метаф., III, 6, 1003a 10-15). Форма априорного синтеза у Канта является не только основанием опыта, но и пронизывает всю его структуру, является основанием возможности всех способностей души. Виды априорного синтеза как формы единства многообразного, тождества различенного, необходимости случайного, всеобщности единичного, должны выступить в качестве априорных форм чувственности, рассудка и разума. Априорные формы познания есть формы его объективности и научности. Виды априорного синтеза в чувственности – основание объективности и научности математики. Категории – виды априорного синтеза в рассудке – основание возможности естествознания. Высшее единство рассудка в разуме является основанием возможности опыта в целом как основание единства субъекта и объекта, предмета и понятия. Идеал разума требует познания “высшего основания опыта” (5, с.183), “причины согласной с разумом формы (Vernunftformen) мира” (Там же, с.182) – высшего синтеза, объективного единства идеи и реальности.
Однако, оставаясь в целом на позициях эмпирического способа мышления, Кант не может вскрыть всеобщее в самом особенном, в предметном, необходимое в случайном, априорную форму в эмпирической материи. Он разрывает эти два момента тотальности самого предмета, помещая всеобщую форму связи чувственно многообразного в самодеятельность субъекта, а особенное чувственное многообразие оставляя на стороне объекта. Кант субъективизирует синтетическую деятельность разума, понимая ее как внешнюю, формальное синтезирование чувственной материи. Априорно-синтетическая деятельность мышления, которая должна определить внутреннее единство самого эмпирического содержания, выступает у Канта лишь как формальная деятельность «подведения» (Subsumiren) извне поступающего эмпирического материала под готовую застывшую форму. Хотя на стороне априорно-синтетической формы познания оказывается момент объективности (всеобщности и необходимости), на стороне материала (чувственности) – момент субъективности (единичности и случайности), это не мешает Канту объявить разум, как источник синтеза a priori, субъективной способностью. Разум – основание априорного синтеза – основание возможности опыта, остается деятельностью, замкнутой в рамки субъективости. Вследствие этого возникает представление о вещи-в-себе как противостоящей этому формальному и бессодержательному субъективному мышлению, Я как чистому синтезу a priori. Кант противоречит сам себе: конкретное единство противоположных моментов опыта: всеобщности и особенности (рационального и чувственного), ранее достигнутое в понятии априорного синтеза, снова распадается. Дуализму всеобщего и особенного, понятия и созерцания, разума и опыта в самом мышлении у Канта соответствует дуализм мышления и вещи-в-себе, поскольку сам Кант остается еще на позиции рассудочного, метафизического способа мышления. Основанием для субъективно-идеалистического истолкования разума послужил вывод эмпиризма, о том, что всеобщее и необходимое не существуют непосредственно в наличном бытии, в единичном и случайном, а, следовательно, есть лишь форма субъективной деятельности.
Субъективизируя форму всеобщего и необходимого синтеза многообразного, синтеза a priori, Кант отказывает предмету в наличии у него диалектической формы организации: единого во многом, тождества в различии, всеобщности связи в самих многообразных частях. Субъективистское, формальное, лишь аналитическое понимание формы априорного синтеза, уничтожает момент синтетичности, содержательности понятия, в результате чего понятие рассматривается Кантом как «пустая» аналитическая форма, которая должна быть наполнена «слепыми» эмпирическими созерцаниями. В итоге, форма связи созерцаний и понятий оказалась внешней у Канта, как и в эмпиризме и рационализме Нового времени. Наличие двух критериев научности: согласия с априорными принципами разума, с одной стороны, и созерцаемость в опыте, с другой, определило дуализм кантовской философии, распадение мира на мир разума и мир опыта; мир практического разума и теоретического, свободу и природную необходимость.
Канту не удалось реализовать выдвинутую им идею научного мышления как конкретной, содержательной, синтетической всеобщей деятельности, деятельности самоопределения. Самого всеобщего синтеза в мышлении содержания опыта, внутреннего единства противоположных явлений в понятии (причинности, например) не получилось. В силу этого категории как формы мышления оказались бессодержательными пустыми аналитическими формами, синтетическими лишь по названию, следовательно, зависимыми от эмпирических созерцаний. Поэтому все познание и оказалось ограничено сферой опыта, явлений, феноменов, неистинного. Существенное же, конечные, истинные цели человеческого разума – свобода, нравственный мир – остались уделом веры.
Однако, формальному, дискурсивному рассудку, опытному способу мышления, для которого недоступно познание сверхчувственного, всеобщего, умопостигаемых сущностей в нас и вне нас, Кант противопоставил понятие созерцающего, интуитивного рассудка, предметом которого является интеллигибельный субстрат, вещь в себе. В этом понятии созерцающего рассудка, к которому Кант неоднократно обращается во всех трех своих «Критиках» наибольшей силой воплотился идеал содержательного, синтетического мышления. В понятиях созерцающего рассудка было бы дано и содержание чувственных созерцаний, его предметом было бы безусловно необходимое, в чем уже не нельзя различать возможность и действительность, понятие и вещь саму по себе (7, т.4, с.629).
Предметом дискурсивного рассудка является аналитически-всеобщее (Analytisch-Allgemeinen), то есть формально всеобщее, под которое внешним образом подводится эмпирически особенное и аналитически «который ничего не определяет в отношении многообразного особенного» (Там же, 640-641) . Мы поднимаемся a posteriori, на основании данного в опыте к безусловному, всеобщему, из частей пытаемся составить целое механически, что оказывается невыполнимым в силу органической, диалектической природы последнего. Но мы можем себе представить и не дискурсивный, а интуитивный рассудок, который «идет от синтетически-всеобщего (Synthetisch-Allgemeinen) (Там же, с. 640) (созерцания целого как такового) к особенному, т.е. от целого к частям», от основания возможности формы целого к относящимуся сюда соединению частей, к следствиям (Там же, с 641). Это путь синтетического, содержательного разума в объяснении природы сверху вниз (a priori) (Там же, с. 649). Путь снизу вверх (a posteriori) предполагает в качестве эвристического принципа, согласно Канту, нахождение целесообразности в формах предметов опыта (Там же), то есть всеобщего в самом эмпирическом и особенном, в самом синтезируемом. Рефлектирующая сила суждения с ее априорным принципом целесообразности, как закономерности случайного, всеобщности самого особенного может рассматриваться как субъективный образ созерцающего рассудка, как еще одна попытка Канта найти внутреннее единство понятия и созерцания, всеобщей формы и эмпирического содержания познания, попытка найти содержательный, синтетический, диалектический способ мышления. Она предписывает рассматривать природу как всеобщую систему по особенным эмпирическим законам, согласующуюся в спецификации своих законов с потребностью разума в классификации и архитектонике.
«Настоятельным требованием» разум является, согласно Канту, «признать нечто (первооснову) как существующее безусловно необходимо, в чем уже нельзя различать возможность и действительность», понятие и созерцание, идею и реальность, «и для идеи о чем наш [дискурсивный – И.Б.] рассудок не имеет решительно никакого понятия…» (Там же, с. 629). Это проблематическое понятие безусловной необходимости первоосновы как единства понятия и бытия имеет особенно важное значение в практической сфере, где «обьективная необходимость поступка в качестве долга» противопоставляется физической необходимости события, однако эта основанная на разуме каузальность (свобода) должна осуществляться в системе природной необходимости. «И эту [моральную – И.Б.] необходимость разум выражает не через бытие (ein Sein (Geschehen), а через бытие-долженствование (Sein-Sollen), чего не могло бы быть, если бы разум рассматривался помимо чувственности (как субъективного условия его применения к предметам природы) согласно своей каузальности, стало быть как причина в умопостигаемом мире, полностью соответствующем моральному закону, где между долженствованием и действием, между практическим законом о том, что возможно через опосредствование с нашей стороны, и теоретическим законом о том, что через опосредствование с нашей стороны действительно, не было бы никакого различия» (Там же, с.632-633). Таким образом, между должным и сущим, возможным и действительным, понятием и бытием, механизмом природы и ее техникой, мы не находили бы различия, если бы наш рассудок не был дискурсивным и не был бы вынужден подводить особенное под всеобщее [аналитически-всеобщее - И.Б.], а мог бы выводить особенное из всеобшего [синтетически-всеобщего - И.Б.], то есть a priori через определение понятия судить об объекте (Там же), подобно созерцающему рассудку.
Несомненной заслугой Канта явилось то, что он подверг критике опытно-рассудочный, формальный способ мышления и указал на необходимость разработки содержательной, синтетически-всеобщей формы мышления. Однако осознание этой необходимости осталось в кантовской философии на уровне субъективной потребности. Следующие шаги в разработке конкретно-всеобщего, диалектического способа мышления и философии как науки в истории философии связаны с именами ближайших последователей и критиков кантовской философии – Фихте, Шеллинга и Гегеля.
Цитируемая литература:
1. Кант И. Критика чистого разума// Сочинения в 6-ти тт. – М.: Мысль, 1964. Т.3
2. Кант И. Трактаты и письма.- М.: Наука, 1980
3. Кант И. О вопросе, предложенном на премию Королевской Берлинской
академии наук в 1791 году: Какие действительные успехи сделала метафизика в Германии со времен Лейбница и Вольфа? // Сочинения в 6-ти тт. – М.: Мысль, 1966. Т.6
4. Кант И. Опыт введения в философию понятия отрицательных величин //Сочинения 6-ти тт. – М.: Мысль, 1964. Т.2
5. Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться
как наука // Сочинения в 6-ти тт. – М.: Мысль, 1965. Т.4(1)
6. Аристотель. Сочинения в четырех томах.- М., 1976.
7. Кант И. Сочинения=Werke: [ в 4 т.]: На нем. и рус. яз. – М.: Наука,1994- 2001.
