Смирных С.В. Диалектика демократии и тирании
Формальная свобода индивида (для себя бытие) еще не снимает зависимость его от других (стадный инстинкт), не устраняет воспроизводство индивидом себя как «общества». Комплекс неполноценности и желание быть востребованными во что бы то ни стало побуждает коллег Санкт-Петербургского Общества классической немецкой философии опереться на авторитет, использовать имя Е.С. Линькова: «Пусть мы не сам свет, но и не случайные тени, мы — тени от света великого философа…» Инфантилизм легко жертвует свободой ради чувства защищенности и стремления к «порядку», тем самым, утверждая себя— лишь тень— как высшую ценность. Тогда как свет, свобода, бог, напротив, низводятся до средства самоутверждения эпигона.
Единичная воля, на которой держится демократия, в свою очередь имеет основание во множестве других единичных воль (гражданское общество), а потому уязвима для манипуляции. Излюбленная форма «убеждения» — гипотетическое умозаключение от предполагаемой личной потери, которую обыватель всячески избегает: лучше выиграть или остаться при своем, чем проиграть. Хотя форма такого «убеждения» и принадлежит рассудку, но его содержание обращено к чувственности. Такую форму «защиты» от неприятностей чаще всего предлагают уголовники, например, скандинавские варяги, которые «крышевали» новгородскую республику, принудив ее к работорговле своей же челядью: «Если вы поступите так-то, то ждите неприятности (модус понненс), если же вы не хотите себе зла, то не делайте так (модус толленс)». Или: «если хотите успеха, то не поступай так-то и так-то — иначе получите зло»… Чувство доверчиво принимает вымышленную возможность (гипотезу) за действительность, потому что содержание касается личной жизни — самого дорогого для обывателя. Так и античная демократия превратилась в тиранию… Страх индивида лишиться своей опоры в обществе, остаться невостребованным, так же революционизировал мануфактуру луддитов. Тот же консервативный практицизм без теоретической формы покончил с Веймарской республикой, то же случилось и с ельцинской демократией.
Суггестия эмоции работает на автомате, без участия рассудка, тем самым чувственное содержание тормозит, отменяет даже видимость рассудочного силлогизма. Тот же страх потери привычного жизненного уклада консолидирует сейчас «живой» труд в США против роботизации рабочих мест, замены его бездушным алгоритмом АI. Закон капитализма — сокращение в продукте доли живого труда — изгонит многих специалистов из ранее «генеративных» сфер человеческой деятельности, заменив его нечеловеческим «мертвым трудом» AI… Так что спрос на программистов, дизайнеров, врачей-терапевтов и проч. быстро упадет. Но уже сейчас опасность остаться невостребованным, лишиться опоры в обществе, революционизирует их в США, толкая голосовать за Трампа… Однако протест «лишних» людей роботизации приведет лишь к обратному оттоку их туда, где еще востребован такой опыт, как уже не раз бывало в истории (вспомним эмиграцию специалистов в Россию при Петре I и при Александре I). Талант стремится туда, где созданы внешние условия его самореализации, т.е. право и реальная возможность… Но почему-то философы не очень-то стремятся в США или Германию — им комфортно и в бочке… Лишним (случайным, невостребованным) может быть только особенное, но не сам дух. В конце концов, конечное — обусловленное — отношение объективного духа снимет себя в безусловное, которое не требует специфических внешних условий. Какой должна быть внутренняя определенность такого безусловного (абсолютного) духа — показывает практика школы В.М. Бронникова.
Гегель ошибся в определении магнетизма как болезни рассудочного сознания. Но сам же он и признает его: «С другой стороны, очевидное в явлениях этого магнетизма самоосвобождение духа от границ пространства и времени и от всех конечных связей есть нечто такое, что имеет с философией родство» (Энциклопедия, §379). Но с оговоркой, что «магнетизм науку не делает». Однако искусство и религия тоже не делают науку… Гегель заблуждался в том, что способность чувственной антиципации есть лишь случайное, врожденное отклонение единичного человека от всеобщей нормы, что научиться магнетизму нельзя, не родившись таковым. Следовательно, произвольного (свободного) повторения внутреннего опыта единичного лица невозможно другими, а значит, его личный опыт недоказуем для всех, что бы человек на словах ни сообщал о нем. Ведь нельзя же встать на точку зрения данной способности, не обладая ей лично. В.М. Бронников эмпирически опроверг это заблуждение, открыв метод обучения «альтернативному видению» любого человека. Это доказывает, что способность «самоосвобождения духа от границ пространства и времени и от всех конечных связей» есть существенная, всеобщая, присущая самому человеческому роду.
Из этого основания следует отрицание принципа атомизма объективного духа. Самостоятельность внеположенных друг другу индивидов — ложная видимость рассудка, но не действительность самого духа. Гражданское общество (Т. Гоббс: bellum omnium contra omnes) не есть лишь «механическая и химическая» связь атомарных, чувственно ограниченных, недоразвитых индивидов. Дух не состоит из частей, подобно протяженной и временнóй вещи. Но уже идея жизни снимает рассудочный механизм. Всеобщее организма как цель (an sich) предшествует своим органам, например, дифференцированным органам чувств, и есть вечно первое и вечно последнее, снимающее особенные чувства в истину чувственности как завершенного целого. Логический аспект дизъюнкции в том, пишет Гегель, что «при членении или при переходе к особенному выступает собственное отличие особенного от всеобщего, однако это всеобщее само уже есть определенное и, стало быть, лишь одно из звеньев членения <…> Этому первому [самому примитивному — C.C.] присуща форма абстрактной всеобщности, элементарной всеобщности» (Н.л., т.3, 264) — зародыш (идея an sich). Однако действительность цели есть результат, который сохраняет формальную деятельность своего видообразования (становления, опосредствования), но теперь уже в единстве со своим содержанием — как самоцель, свободно полагающая из себя любой свой вид. Так идея духа свободно определяет себя к любому виду чувственности и совсем не детерминирована природой. Поэтому и возможно созерцание без специфических органов чувств («духовное видение»). Е.С. Линьков пишет о необходимости такого абсолютного завершения разделительного суждения чувственности до тотальности ее видов: «Простейшее ощущение должно завершаться разумом как высшей ступенью. Что мы должны получить в итоге, как высшую цель? — Разумный мир ощущений, разумный мир желаний, разумный мир чувственных интересов, притом определяемых разумом» (Интервью с Е.С. Линьковым, 20.11.2009). «Альтернативное видение» В.М. Бронникова и есть такая возвратившаяся к своей истине разумная чувственность. Ее различие как вида от родственного ей вида «интеллектуального созерцания, разумной интуиции» в том, что второй вид принадлежит укрощенному разумом воображению. Напротив, первый вид репродуцирует (воспроизводит) точную духовную копию самой действительности — без вмешательства какого-то бы ни было воображения вообще.
Санкт-Петербург, 12.03.2024
