Смирных С.В. Основной вопрос Мефистофеля
Как Я докажу свою свободу? — спрашивает Гегель. — Только отрицая собственную границу внутри и вне себя. Внутри себя — свой недостаток; вне себя — неограниченную свободу другого Я. Так ребенок отрицает волю родителей, так атеист отрицает волю Бога. Гегель прав, что действительным делает меня только моя деятельность отрицания! Так Фауст отрицает голую теоретическую форму своего духа, пускаясь во все тяжкие по кругам дантова ада. Так и реальная философия Гегеля есть отрицание логической идеей своей чистой субъективности как недостатка. Идея дополняет себя моментом своей особенности, соцерцая его как свое инобытие. Однако ни один конечный момент идеи не достоин безусловного идеала, чтобы воскликнуть «Остановись мгновение! Ты прекрасно!». Откровение от Иоанна Богослова тоже пророчит нам снятие конечного вожделеющего мира…
Вопреки Иоанну, Гёте и Гегелю представление сенсуалистов и умысел мелких мефистофелей исходят из ложной предпосылки — атомизма всемирной истории в ее прошлой и будущей бесконечности. Они признают персональную биометрику человека за безусловное (Остановись мгновение!), за абсолютную первооснову истории. В Феноменологии духа Гегель рассматривает достоверность сенсуализма. Так скептик Протагор противопоставляет ее объективной истине (Ansichsein): «Истина всех вещей есть их явление для и внутри сознания, или то, что есть, есть только для сознания». Критерий истины всего есть мое сознание: «Всем вещам есть мерой человек — тем, которые есть, что они есть и тем, которые не есть, что они не есть» (Hegel. Vorlesungen über die Geschichte der Pilosophie, I, S. 430, 434). Нельзя видеть, слышать, осязать за другого, но каждый есть достоверность только самого себя. В достоверности себя Я не сомневаюсь, поэтому во всём, что Я чувствую сам, как самого себя, Я тоже не сомневаюсь.
Однако отсутствие рефлексии приводит наивное сознание сенсуализма к тому, что оно принимает за саму реальность также и свое воображение, что подтверждается практикой гипноза и психиатрии. Например, достоверность принимает грамматический род слова «бог» за гендерный признак самого бога, изображая его мужчиной. Для нее «очевидно», что Солнце и Луна равны по величине, что они движутся вокруг неподвижной Земли и т.п. Высокая внушаемость достоверности становится легкой жертвой обмана мелких мефистофелей, которые запросто втюхивают ей голую видимость, например, выдавая актера за президента. Однако настоящую золотую лихорадку в деле имитации вызвал речевой симулятор чат-бота AI — программа для создания видимости (впечатления) «диалога» с «живым» человеком. Бездушная вещь, которая только выглядит как дух, но есть лишь его видимость, получила право принимать решение. Политическая задача программы AI в том, чтобы внушить электорату вечную реальность иллюзии, что уже привело к кризису правовой системы.
«Этот» индивид есть высшая аксиома сенсуализма. Хотя биологические системы человека (костная, мышечная, нервная, сердечно-сосудистая, дыхательная, пищеварительная, выделительная, репродуктивная, эндокринная, иммунная и покровная) допускают частичное видоизменение, но абсолютным неизменным основанием всемирной истории считается только чувственный индивид. Например, в воображении фантастов Ивана Ефремова и Александра Беляева. Даже вопреки тому, что именно физиология чувств изолирует индивидов, требуя своим условием что-то внешнее: оптическую плоскость и тень для света, колебание мембраны для звука, воду для вкуса, воздух для запаха, тело для осязания; электромагнитную волну для связи… Хотя возможность и действительность антиципации (внетелесной перцепции) признают и Кант, и Гёте, и Гегель, но для них она есть либо способность потустороннего нам существа вне времени и пространства, либо болезнь нашего рассудочного духа. Следствие таких недостаточно автономных, внешне зависимых и изолированных друг от друга атомарных индивидов и есть «общество». Чувственные «эти» приносятся в жертву самой же их «общностью», т.е. в пользу другого всем им — всеобщего «этого» (власти), который существует только способом вытаптывания всего автономного, независимого от него… Таково взаимное отрицательное отношение власти и гражданского общества…
Представление коммунистов обещает нам, что «пришествие» второго (абсолютного) отрицания снимет обе противоположности. Необходимость «общности» недостаточных индивидов должна быть снята, оставив лишь свободное отношение дружбы и любви… Условием же такого снятия должно быть становление каждого индивида самодостаточным, безусловным целым — государством для самого себя (сам себе закон и исполнительная власть в одном лице). Якобы только тогда свобода каждого атома станет основанием свободы всех других. При всём при этом качество самой биологической единицы (особи) не изменяется, несмотря на полноту ее коммунистической идеологии в голове. Тем самым атомизм сохраняет чувственную единицу неизменной основой всей всемирной истории — как в низших общественных формациях, так и в самом высшем «сообществе» таких же атомарных индивидов.
Зачем же тогда столько борьбы, усилий и жертв, если чувственный индивид ничего исторически не теряет, но ничего и не приобретает в истории, оставаясь всё тем же неизменно биологически конечным, ограниченным узкими пределами давления атмосферы, температуры, трофической экосистемы и проч.? Земля — только точка во Вселенной, биологических ресурсов которой недостаточно недостаточно для эмпирического произвола, поэтому коммунистический рай возможен только вследствие развития космических «производительных сил», расширяющих определение места для каждой особи. Только Вселенная в целом (всеобщее место) обеспечит ресурсами плотскую свободу каждого… Однако вопреки фантастам биологическому индивиду не светит даже полет на Марс — не выживет… Так Мефистофель достигает своей коварной цели — смиритесь, люди! Как биологическим атомам, вам придется терпеть несвободу любого «общества» еще лет этак 1000 000… Коррумпированное особенное может спокойно себе господствовать, навязывая своей противоположности вечную зависимость от себя хоть в демократии, хоть в автократии…
Если обман еще сохраняет положительное отношение к духу, покушаясь лишь на его частное право, то преступление отрицает всю правоспособность лица, полагая его не-духом — вещью, которая только выглядит как дух, есть лишь его видимость. Видимость есть остаточный след бытия, лишенного сущности, подобно дошедшему до глаз свету давно погасшей звезды; есть не-сущность. Увы, объективный дух, искусство и философия в 21 веке положены как такая вот голая видимость… Так видимость искусства — это Черный квадрат Малевича, в котором окрашенная поверхность лишена всякого иного изобразительного смысла кроме самой вот этой голой краски; видимость современной философии — агрегат печатных знаков, в котором текст не имеет иного значения кроме самого его типографского бытия безотносительно к смыслу; видимость права — голая персональная метрика, которая не имеет иного значения кроме самой ее природной физики без духа… Править балом теперь стал бездуховный симулятор чат-бота AI, который оттеснил дух из его предметной сферы во внутреннюю эмиграцию (его рефлексию в себя). Право принимать решение теперь получила вещь, которая только выглядит как дух, но есть лишь его видимость. Душа рассталась с телом, а тело превратилось в механизм трупа… Между бездуховными атомами и духовной пустотой уже нет среднего, ближайшего им общего рода… Единичное как единичное есть простое НЕ всеобщего, а всеобщее как всеобщее есть простое НЕ единичного. Каждое есть тавтология (Fürsichsein), опосредствованная простым НЕ (отрицанием общего среднего) другого (Füranderensein). Каждое держится только ЗА самого себя, но равно и связано с потусторонним другим отсутствием (пустотой) общего рода (аподиктически бесконечным отрицанием).
Гегель пишет: «Точка зрения нашего времени есть высший бессодержательный пункт абсолютно себя полагающей конечной субъективности как вот этого единичного Я» (Hegel. Vorlesungen über die Philosophie der Religion, I, S. 83). «Это есть высший пункт субъективности, которая застревает на самой себе (an sich), конечность, которая остается (пребывает) и тем превращается в бесконечность, бесконечная субъективность, готовая справиться со всем содержанием; однако сама эта субъективность, эта последняя световая точка (diese Spitze) конечности все еще сохраняет себя; все содержание в ней испарилось и рассеялось; не исчезло только тщеславие. Эта кульминация создает видимость отказа от конечного; однако видимость и есть то, в чем конечность как таковая еще отстаивает себя. Вернее, абстрактное самосознание есть чистое мышление как абсолютная мощь отрицания, готовая справиться со всем, но эта мощь все еще сохраняет себя, как это Я, этим она отказывает всей [сфере] конечного и высказывает эту конечность как бесконечность, как всеобщую аффирмативность. Ее недостаток — отсутствие объективности. При истинном отказе все зависит от того, имеет ли эта кульминация еще и предмет (ibid, S. 181).
Санкт-Петербург, 16.02.2024
