Смирных С.В. Раб Божий
Авторы статьи из Минской духовной семинарии спрашивают: «Если раб был бесправным и безгласным рабочим скотом, то почему у нас все-таки утвердился термин раб Божий, хотя греческое слово δοῦλος можно переводить по-разному? У него, ведь, три значения: раб, слуга, подданный». Во многих европейских языках при переводе Нового Завета (διαθήκη καινή) брали более мягкое значение — слуга. Например, servant по-английски, Knecht или Magd по-немецки, sługa по-польски (https://www.pravoslavie.ru/36741.html). Дело в том, что после принятия христианства византийским императором Константином нравы народов значительно смягчились, стали более гуманными. Новозаветный призыв апостола Павла стал за 1000 лет социальной нормой: относись к рабам умеренно и по-братски (1. Кор. 7, 20-24), ибо через крещение свободные и рабы стали одно во Христе (Гал. 3, 28).
Пришлые из-за моря военные дружины варягов, называвшие себя rusь, быстро покорили племена вдоль торгового пути «из варяг в греки». Русы перенесли столичный центр в захваченный ими Киев. В других городах посадили своих наместников для сбора дани (полюдья), установив рабовладельческий строй, в котором отношение знати и челяди (господства и рабства) было таким же по-язычески варварским, каким оно было в дохристианском Риме. Свободными господами по праву (juris gentium), то есть знатью, стала rusь, а челядью (рабами по природе, подлым людом) стали покоренные ими этносы, которые уже в Х-XI вв., как пишет В. Ключевский, составляли главную статью торговли на черноморских и волжско-каспийских рынках. Эта самая хищная работорговля средневековья вытеснила латинское имя servus, заменив его на челѧдь, что на арабский слух звучало как saqlabi, saqalabi, или как σκλαβος (греч.), или sklave (нем.), или schiavo (итал.), или esclave (фран.), или slave (анг.).
Новый Завет содержит актуальные для своего времени воззрения на рабство, например, в притчах (Мф. 18, 23-35; 25, 14-30; Лк. 12, 35-48) и нормах поведения (Лк. 17, 7-10). Павел призывает к домостроительству спасения человека (напр., Рим. 6, 15-23); уравнивает состояние свободного человека и раба. Веря в скорое Пришествие Спасителя (парусию), Павел призывает новообращенных из рабов оставаться в статусе раба до Пришествия. Однако подчиняться своим господам теперь нужно уже по религиозным мотивам, что зачтется на вот-вот грядущем Суде (1. Кор. 7, 20-24). Таким образом, Павел стремится не преодолеть рабство, а сделать его более гуманным (Lexikon fuer Theologie und Kirche. Band 9. Freiburg – Basel – Rom – Wien, 2000. S. 656-657).
В 4-м веке проблема неволи активно обсуждается среди христианских богословов. Так каппадокийцы – Василий, архиепископ Кесарии (+379), Григорий Назианзин (+389), а позднее Иоанн Златоуст (+407), опираясь на Библию, а может быть, и на учение стоиков о естественном праве высказывают мнение о райской реальности, где царило равенство, которое вследствие грехопадения Адама сменилось различными формами человеческой зависимости. И хотя эти епископы много делали для того, чтобы в повседневной жизни облегчить участь рабов, они энергично выступали против всеобщей ликвидации рабства, которое было важно для экономического и общественного строя империи. Августин (+430) тоже был далек от мысли оспаривать легитимность рабовладения, ибо Бог не освобождает рабов, а делает плохих рабов добрыми. Библейское и богословское обоснование своих взглядов он видит в личном грехе Хама против своего отца Ноя, из-за чего на рабство осуждено всё человечество, но это наказание есть одновременно и целебное средство. При этом Августин ссылается еще и на учение апостола Павла о грехе, которому подвержены все. В 19-й книге своего трактата «О граде Божием» он рисует идеальный образ человеческого общежития в семье и государстве, где рабство занимает свое место и соответствует замыслу Божия творения, земного порядка и естественному различию между людьми (Theologische Realenzyklopaedie. Band 31. Berlin – New-York, 2000. S. 379-380) https://www.pravoslavie.ru/36741.html
Античные философы тоже не возражали против рабства; Платон, описывая свое идеальное государство, желает лишь, чтобы греки не порабощали греков (de Rep. V. p. 469), а Аристотель отстаивает справедливость этого института на основании различия народов и разделяет человечество на свободных (ἐλεύθεροι) и рабов по природе (οἱ φύσει δοῦλοι); в последнюю категорию он включает всех варваров в греческом смысле слова и, следовательно, считает их рабство позволительным. Др. Римское право гласило: «Свобода есть естественное состояние лица, тогда как рабство есть установление права народов, по коему лицо подчинено власти другого вопреки своему естеству» (Servitus est constitutio juris gentium qua quis dominio alieno contra naturam subjicitur. Florent. Dig.1. tit.5. S. 4) http://ancientrome.ru/dictio/article.htm?a=214826960
Захватив в 4-м крестовом походе Константинополь в 1204 году, крестоносцы лишили викингов контроля над торговым путем к рынкам Азии. А после взятия войском хана Батыя града Киева в 1240 году наследники пиратов-русов сами были закабалены. В нотариальных актах города Тана, Генуэзской колонии XII-XV в. на Азовском море (Золотая Орда), индикатор работорговли в 1380 году резко меняется: число славянских рабов подскакивает с 7-8% до 30-40%. (Стенограмма 2-й лекции доктора исторических наук МГУ, С.П. Карпова, телеканал «Культура» https://aif.ru/society/history/sergey_karpov_italyanskie_kupcy_privozili_iz_kryma_russkih_zhen_i_rabov
Если китайским товаром был шелк, то «русским» товаром была славянская челядь, невольники… Ордынская Московия была затем снова восстановлена большевиками. Средневековое прилагательное «русский» (сначала как подданный варяжской рýси, а затем как данщик Орды) было подобно прилагательному «советский», который стал для большевиков той же челядью, прикрепленной к подневольному «коммунистическому» труду. «Чьих будешь, холоп?», — спрашивает герой пьесы Булгакова М.А. «Иван Васильевич».
Славянские переводчики Нового Завета прекрасно видели отношение к своим соотечественникам, поэтому и предпочли самый острый вариант перевода слова δοῦλος — именно раб.
Однако как понять диалектику взаимоисключающих определений в Новом Завете: «Мы есть дети Бога» (ἐσµν τέκνα ϑεοῦ), или «дети Божии» (παιδιά του Θεού) и «люди рабы Бога суть» (ἄνθρωποι δοῦλοι τοῦ ϑεοῦ εἰσίν), «Павел раб Иисуса Христа» (παῦλος δοῦλος ἰησοῦς χριστοῦq)? На этот вопрос о странном отождествлении статуса раба и ребенка хорошо ответил апостол Павел: «Еще скажу: наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям до срока, отцом назначенного. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира; но когда пришла полнота времени, посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа» (Гал. 4:1-9).
Этимология слова «раб» исходит от санскритского arbha — пахать, работать в чужом доме. Значение корня arbha (рабский труд и сиротство), оказывается, содержит диалектику свободы и необходимости. Этот корень сохранился в немецком языке как arbeit (работа, труд); как ορφανός — в греческом (сирота); как orbus — в итальянском (осиротевший, обездоленный); как orphan — в английском (сирота). Если мое сиротство — следствие грехопадения, если я оставлен Богом, то стать свободным, выкупить себя из рабства похоти и страстей я могу только через несвободный труд. Слово «ребенок» имело у славян форму «робенок» как уменьшительное от «робя» (робкий, паробок) в значении «маленький, слабый раб». Смерть Христа на кресте как жертва искупления меня из первородного греха (патологии чувственности) совершилось лишь an sich — теоретически. Заповеди Христа — уже практический постулат: распните свое природное — «и постигнете истину и истина освободит вас» (καὶγνώσεσθε τήν ἀλήθεια καὶἡ ἀλήθεια ἐλευθερώσει ὑµᾶς). Новый Завет взывает к индивидуальному встречному движению, личной работе по освобождению себя от рабства плоти и рассудка: от иллюзии всеобщей разрозненности и видимости самостоятельной единичности лица. Не оставайтесь детьми, но «самим же разумом взрослыми будьте» (ταῖς δὲ ϕρεσὶτέλειοι γίνεσθε); становитесь совершеннолетними и по праву наследуйте истину. До тех же пор вы — лишь бесправные, несмышленые дети, которым нельзя давать спички.
Этот теологический аспект необходимости содержит разумное понимание свободы. «Это другая свобода, — говорит Е.С. Линьков. — Это та свобода, которая диктует индивиду: «Вот ты не поступишь иначе; вот так ты не поступишь, а поступишь так», — изнутри него. Это как совесть. Как ты ни отказывайся, ни отнекивайся, ни отбрасывай ее, она говорит: «Нет, ты все же неправ!» <…> Вспомните в связи с этим внутренний голос Сократа. Он никогда не высказывал, чтó нужно, но он говорил, чтó нельзя. Вот это «нельзя» и есть абсолютная всеобщая необходимость <…> в духе, поэтому ступень Сократа есть начало истины духа — душа, с внутренней необходимостью к свободе» (Движение к разумному бытию духа как всеобщая необходимость нашего времени http://www.smyrnyh.com/?page_id=198).
Бог есть дух, в духе и лишь для духа. Его внутренний голос предупреждает: «Ты не прав! Нельзя!» Но мы не слышим его, потому что порабощены какофонией страстей, а самосознание рассудка (Я=Я) есть исключающая единица, которая выбрасывает из себя Бога как внешний объект (не-Я). Пребывать вне духа — это и значит быть неразумным (дикарем, варваром), быть вопреки разуму. Но это только наша вина.
Дух неделим, он не принадлежит ни Петру, ни Павлу… Но, цепляясь за внешнее (стяг, царя, тело, место, собственность, язык и т.п.), его делят на «свой» и «чужой». Внешнее и преходящее делают решающим.
Общество, без которого власть не существует, есть внешняя необходимость отношения индивидов, их внешнее побуждение держаться друг за друга и воспроизводить себя как общность, как взаимную зависимость. Поэтому самосохранение всякой власти (хоть капиталистической, хоть super-duper коммунистической) состоит в том, чтобы любым способом удержать зависимость конечных индивидов друг от друга, только внешне дополняющих друг друга до целого, только в обществе — т.е. не дать им стать свободными без отношения друг к другу как общества. Вот и вся премудрость коммунистического общества… «В связи с этим возникает вопрос, — пишет Линьков, — что же на самом деле выше — общество или индивид? Нам говорят, что общество — выше, а индивид — ниже, а потому индивид всегда должен бросаться на войну, чтобы спасти общество и так далее. Социальное бытие личности всегда предполагает отношение. В нем всегда присутствует положительное и отрицательное; это неотделимо от любого конечного существования. И каких бы гигантских успехов общество ни достигло, избавиться от своей противоположности оно не сможет никогда. Это значит, что общественный способ бытия личности не всеобщий. Особенное есть сфера неразвитой всеобщности; выше него — духовный способ бытия личности. Только человеческий дух есть та сфера, где может выступить всеобщая реальность и, соответственно, развитая свобода. Тогда, спрашивается, во имя чего, за что, против кого, с чем и для чего мы боремся-то?» (Линьков Е.С. Лекции разных лет по философии, т. 1, с. 258-260).
Пока высшей ценностью приматов остается личное счастье — война будет неизбежной… Счастье — это полнота благ (бананов в нашем лесу), чего из-за неурожая лишены соседи в другом лесу… Им же тоже хочется счастья… Сочувствие жертвам внешней политики говорит на языке морали, но «моральное воззрение, собственное мнение и убеждение значимы без объективной истины» (Гегель). Говоря же языком интереса, баланса сил и ресурсов, политики, в свою очередь, лишены субъективной истины. Кто сочувствовал европейским крестьянам во многих исторических войнах, когда монархи делили земли, ресурсы и власть? Ах, какие плохие евреи, распнувшие Христа! Ах, какие плохие испанцы, совершившие этноцид индейцев! Ах, какие плохие французы, напавшие на Испанию, Германию и Россию под предлогом установления гражданского права… Обезьяны не могут построить коммунизм во всем мире, но — только национал-коммунизм для своей же стаи, против чего немедленно восстанут другие стаи… Маркс откровенно признавал, что жизнь политических обезьян — это борьба за существование, т.е. тот же дарвинизм… От своей непосредственной природы мы еще не ушли, к сожалению; и война — это плата за нашу обезьянью природу независимо от этноса. Война есть лишь абстрактное отрицание другими, а не феноменологическое снятие моей телесности мной самим: «Неразумный! Посеянное не оживет, пока не умрет» (αφρον συ ο σπειρεις ου ζωοποιειται εαν μη αποθανη. 1 Кор 15:36).
Канту дано было объявить априорную мировую войну разума и рассудка. История антропогенных катастроф и мировых войн — это вестники (ангелы) Откровения уже в опыте… Новый Завет описывает эсхатологические следствия практической деятельности рассудка, в которых его принцип «первичности материи» обнаруживает свою ложь во всех природных стихиях (элементах). Истинно нетленным сохраняет себя только духовный элемент. Отвернувшись от разума, мир попал в ловушку неконтролируемого рассудка, беспризорная активность которого несет гибель. Однако несмотря ни на что рассудок будет до последнего издыхания противиться своей смерти: «И не вразумились», «и не раскаялись в делах своих» (гл. 16: Κι οι άνθρωποι κατακάηκαν αντί όμως να μετανοήσουν).
Обезьяньи цивилизации погибают от упрощения. Пережив взлет философии, они выносят функции мозга во вне (суррогатный интеллект), автоматизируют телесные навыки (роботизация практической деятельности) и погибают от безделья высшей нервной деятельности, т.е. редуцируют к способу жизни паразитов: внешнее пищеварение, внешнее мышление, внешняя деятельность. Об этом и идет речь в Откровении на примере Римской империи: только единицы проходят тест церебрального сортинга и нравственности для жизни на ступени ангелов. Остальные после катастрофы (напр., солнечная вспышка, астероид или мировая война) теряют уже отчужденные ими во вне оцифрованную память, индивидуальные навыки и вынуждены, быстро одичав, повторить эволюцию духа до очередного отбора его «спелых» одиночек. Вся эволюция антропоидов и есть такой цикличный отбор его редких плодов… Детей у бога много, но спасутся только избранные, говорит Новый Завет: в результате очередной духовной селекции, когда «виноград уже созрел»…
Напомним слова апостола Павла: «Еще скажу: наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям до срока, отцом назначенного. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира; но когда пришла полнота времени, посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа» (Гал. 4:1-9). Однако рассудок уже теперь считает себя «господином всего»: хмурит бровки, надувает щёчки и удивляется, что его радиотелескопы не слышат родственных ему инопланетных цивилизаций. Ещё бы! Было бы странным желание детсадовской группы установить без всяких воспитателей контакт с такой же детсадовской группой из другого города…
Положительная наука вплотную подошла к телеологии — спонтанности живого. Нейрофизиология уже отказалась от химизма адаптивной реакции, т.е. рефлекторной теории; однако, айтишники все еще упрямо держатся за обезьяний рефлекс, но это тупик. Проблема состоит в неразрешимом для материализма переходе от биологической целесообразности к телеологии духа, потому что эмпиризм знает только субъективную целесообразность. Внутренняя цель объективного духа ему неведома. Позитивизм изучил гуморальную регуляцию, которая досталась нам от одноклеточных как механизм эмоций. Вода — вот главная среда всех гормональных растворов. Затем сверху надстроилась нейронная регуляция. Ещё выше — речевая регуляция неокортекса. Но как возникла речь — положительная наука до сих пор в неведении… Один Б.Ф. Поршнев (О начале человеческой истории) пытался объяснить этот скачок к абиологическому поведению индивидов, который абсолютно противоречит биологической целесообразности…
Hegel: Die Philosophie ist dann die Versöhnung des Verderbens, das der Gedanke angefangen hat. Гегель обыгрывает сюжет евангельской притчи о блудном сыне, некогда ушедшим из отцовского дома и с раскаянием вернувшегося обратно. Буквальный перевод: «Тогда философия есть усыновление той грубой упрощенности, чем началась сама мысль» (Гегель. Лекции по истории философии). Простое начало мысли — это ее грубая упрощенность, ее рассудочное извращение. И подобно неразумному сыну, прошедшего страдания, рассудок с раскаянием вернется к согласию со своим понятием, отказавшись от ложного обособления себя от истины… Религия права: спасать надо не общество, но личность сама должна спасти себя через смерть обезьяны внутри себя…
Санкт-Петербург,
ред. 27.07.2023
