А.Н. Муравьёв
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2009. Том 10.
Выпуск 4. СС.100-110
http://rhga.ru/science/our_periodical/journal_vestnik_rchga/Vestnik_RHGA_T10_V4.pdf
27 февраля 2009 года на заседании семинара «Русская мысль» профессор Санкт-Петербургского государственного университета В. Н. Сагатовский выступил с докладом «Есть ли будущее русской философии?», вызвавшим живую реакцию у слушателей. Он был опубликован в 10 (1) номере нашего журнала за текущий год. В свою очередь, один из участников семинара, доцент Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена А.Н.Муравьёв, на следующем заседании, оппонируя В. Н. Сагатовскому, высказался в целом о природе философского знания. Редакция журнала попросила участников семинара продолжить обсуждение вопросов, затронутых в обоих выступлениях. В этом номере редакция печатает статью А.Н. Муравьёва.
О философии, философах и философской задаче нашего времени
Одной из важнейших проблем, обсуждаемых сегодня в нашей стране, является
проблема развития философии на русской почве. Правда, формулируется она, за ред-
чайшими исключениями, как проблема развития именно русской философии, что
сводит еe обсуждение к спору об особенностях русской формы философствования,
то есть о том, что отличает русских философов от всех других, делая их специфиче-
ски русскими. Но даже если в ходе такой полемики выдвигается и аргументируется
тезис о мировом значении русской философской мысли, без рассмотрения остаeтся
то всеобщее философское содержание, наличие которого в любой особенной форме
философствования только и делает еe реальной формой философии как таковой. Чтобы
привлечь внимание к этому содержанию, в заглавии настоящей статьи сознательно
опущено слово «русский», хотя есть веские основания считать, что философская за-
дача нашего времени, о которой в ней пойдет речь, скорее всего, будет решена именно
русскими философами.
Слово «русский» в сочетании со словом «философ» недаром есть не существи-
тельное, а лишь прилагательное. Поскольку философами, как и солдатами, не рож-
даются, а становятся, постольку для того, чтобы стать русским философом, отнюдь
не достаточно родиться этнически русским или быть воспитанным в русском духе.
Главное, что для этого требуется,— стать философом. Но что значит быть фило-
софом? Это следует определить как можно точнее хотя бы потому, что философами
называют сегодня, очевидно, слишком многих. В англоязычных странах все доктора
наук до сих пор именуются PhD, то есть докторами философии. В России же филосо-
фами считаются теперь не только получившие высшее профессиональное образование
по специальности «философия» и обладатели учeных степеней в области философских
наук, но и некоторые из тех, кто никогда специально философию не изучал (например,
101
Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой, которым нередко отводятся целые главы в моно-
графиях и учебниках по истории русской философии). Дать ответ на поставленный
вопрос вроде бы несложно: быть философом — значит быть занятым философией,
отдавать свои силы и время именно ей, а не литературе, физике, биологии или чему- то
иному. Однако легко заметить, что такой ответ требует ответа на другой вопрос: что
такое философия? В наше время это тоже нуждается в точном определении, ибо что
только не называлось философией по окончании исторического, или классического
периода ее развития, то есть после 1831 года, когда умер Гегель. Поэтому при опреде-
лении философии, как и при определении философа, следует различать то, что они
есть только по имени или по видимости, от того, что они есть в действительности, или
по существу. Поскольку же к началу XXI века различие между тем, что есть философия
и философ по сути своей, и тем, чем они являются или кажутся, превратилось в за-
конченную противоположность, необходимо понять, могут ли эти противоречащие
друг другу значения ныне быть предикатами одних и тех же субъектов. Потому- то
и встают сегодня оба эти вопроса, что простые и однозначные ответы дать на них уже
нельзя. Попытаемся ответить без упрощений и тем самым определить, какая всеобщая
задача стоит перед философией и перед теми, кто является философами в наши дни,
к какому бы народу они ни принадлежали.
Хотя различие явления и сущности философии развивается до крайности лишь
в результате перипетий, пережитых философией за последние сто семьдесят восемь
лет, оно присуще не только современной философии, но и всей истории философии
от Фалеса и Парменида до Гегеля включительно. Не случайно люди в своем боль-
шинстве всегда считали и сегодня еще считают философией то, чем философия
кажется, а философами — тех, кто кажутся философами себе и другим. Начнем
с этого обычного — внешнего, или экзотерического, значения, поскольку с него, как
правило, начинается интерес к философии, ибо именно оно заранее настраивает
публику, задавая большинству определенную установку восприятия философии
и ее представителей.
Что же такое философия по видимости, или по явлению? Очевидно, что она есть
один из особенных феноменов всеобщей культуры наряду с другими ее феноменами,
в числе которых находятся также обыденная жизнь людей, их правовые и морально-
нравственные отношения, науки, искусство и религия. Среди этого множества явлений
культуры имеется и такое явление, как философия. Ко множеству людей принадлежит
по явлению и такой человек, как философ. Согласно видимости, он является одним
из многих человеческих индивидов, чем- то отличающимся от священника, художника
и ученого, от политического деятеля, правоведа и простого обывателя, а чем- то схожим
с ними. Нельзя не заметить, что плюралистический дух нашего времени, который, во-
преки провозглашаемой его апологетами терпимости ко всевозможным различиям,
на деле стремится всe уравнять, весьма строго причисляет философию и философов
к разряду явлений. Поэтому когда какой-нибудь философ начинает выходить из их ряда
и утверждать, что философия в нeм не находится, ему тотчас указывают на наруше-
ние установленного порядка. Если же он не слушается указания и, подобно Сократу,
продолжает вести себя не отвечающим установке большинства образом, то вокруг
него непременно начинаются пересуды о неадекватности отношения философа к себе
самому, к тому, чем он занимается и к другим людям.
С этим первым, феноменальным, как сказал бы Кант, значением слов «философия»
и «философ» следует согласиться в том смысле, что философия, по всей видимости,
102
действительно есть одно из явлений культуры, более или менее влиятельное в раз-
личные исторические эпохи, а философ есть некоторый персонаж — одно из лиц,
действующих на ее арене. В феноменальном значении он выступает как деятель
философской культуры, который наряду с другими деятелями культуры трудится
либо на благо, либо во вред себе, своему народу или всему человечеству. Если судить
о философе по этому явлению, то можно сказать, что он есть индивид, занятый соз-
данием своего учения, ибо то, что разрабатывает философ, по видимости есть имен-
но философское учение. В наши дни философы, правда, больше не создают учений
в классическом смысле слова, а потому их произведения сегодня представляют собой
либо академические курсы лекций, доклады, статьи и монографии, либо интервью или
другие публицистические выступления. Но, как бы то ни было, философ по явлению,
или по видимости,— это тот, кто создает что- то свое, в силу чего ценность его про-
изведений определяется двумя параметрами. Первый — отличие того, что делает он,
от того, что делают другие индивиды. Второй параметр характеризует то, насколько
философ в своих работах выразил себя, то есть свою индивидуальность и личность.
Интерес публики, судящей о философии и философах по явлению, направлен исклю-
чительно на эти черты, выражающие особенность того, чем занят и кем, по общему
мнению, выступает философ — на своеобразие его учения, индивидуальной точки
зрения, языка, личной судьбы и т. п.
Совсем другие определения получает философия, если рассматривать еe не как
явление культуры, а как саму по себе сущую сущность. Сообразно с ними изменяются
и определения философа как того, кто занят этой сущностью, этим существенным
делом. Поэтому неудивительно, что, говоря о философии и философе по сути, по всем
затронутым пунктам приходится давать противоположные ответы.
Если иметь в виду философию в существенном значении, то она есть такое единое
дело, которое вовсе не стоит в одном ряду со многими другими человеческими делами.
По своей сути она есть совсем не то, чем прежде казалась и по сию пору кажется по-
давляющему большинству людей. В этом значении философия — не одно из явлений
всеобщей культуры, а, напротив, еe само по себе сущее основание и начало. Поэтому
и философ в существенном смысле — не один из многих, а просто один. Он есть тот,
кто занят тем существенным делом, которое выступает действительным основанием
и началом всех остальных человеческих дел и по существу он — один, несмотря на то
что по видимости у него были предшественники, в его эпоху есть и после него будут
другие философы. Он один потому, что то, чем он занят,— одно, а не одно из многих,
не одно наряду со многими иными делами. В этом втором, эзотерическом, или, если
вновь воспользоваться терминологией Канта, ноуменальном значении философия
никому, кроме самого философа, не известна и не интересна. Не интересна как раз
по той причине, что философия по сути никому, кроме того, кто ею серьезно занят,
не известна и до какого- то времени не может быть известна.
Кто же такой философ в существенном значении этого слова? Он есть гений,
высший теоретический ум человечества — тот, в ком в каждую историческую эпоху
(разумеется, после того, как возникло то дело, которым он занят, а именно сама фило-
софия) человеческий дух приходит к абсолютному самопознанию. Настоящий фило-
соф осознаeт, что есть человечество по сути, то есть не как материальная масса уже
умерших, пока живущих и еще не родившихся индивидов, а как та реальная форма,
в которой во времени пребывает вечное, абсолютное, само по себе сущее содержание.
Философ по существу есть сознательная форма этого единого истинного содержания
103
всех многообразных человеческих дел. Он в том смысле есть гений человечества, что
его труд необходим ему самому и другим людям настолько, насколько всем людям не-
обходимо знать, что и ради чего они должны делать. Ведь люди, поскольку они люди,
а не звери, живут не инстинктивно, вслепую следуя предначертанным им природой
путем. Они действуют сознательно, причем сознательно всякий раз в меру возмож-
ности, открываемой им их временем, то есть той исторической эпохой, когда они
живут. Поэтому время от времени и появляется в том или ином народе какой- то один
в полной, хотя и ограниченной своей эпохой мере сознательный человек. Именно он
есть действительный, настоящий философ, или философ по сути.
Благодаря чему он является тем, кто он действительно есть? В противоположность
философу лишь по видимости, он является философом по сути отнюдь не в силу своей
особенности, а в силу всеобщности того дела, которым он занят — в силу всеобщ-
ности предмета философии и всеобщности того способа, каким философ познает
этот предмет. Иными словами, он является настоящим философом благодаря самой
философии как всеобщему методу познания истины. Поэтому философ по существу
есть не индивидуальность и даже не личность, ибо эти определения характеризуют
философа лишь по явлению. Если выразиться по-гегелевски, настоящий философ есть
не одна из многих более или менее бессознательных форм в себе бытия абсолютной
идеи, а единственная форма еe совершенного для себя бытия — форма еe самосо-
знания. Это означает, что философ по сути, в отличие от философа по видимости,
есть форма самосознания истины. Поэтому ровно настолько, насколько исчезает
особенность той индивидуальности и личности, которой настоящий философ как
индивид, несомненно, когда- то становился и был, настолько возникает, выступает
на свет в его произведениях всеобщее, абсолютно истинное содержание — выступает
именно в той форме, какую оно может дать себе трудами этого философа в его эпоху.
Поскольку же не только индивидуальность, но и личность философа тем самым под-
вергается полному отрицанию, то есть снятию (в силу чего наступает, так сказать,
смерть смертного в нeм и тем самым — смерть самой смерти), постольку, по существу,
нет смысла говорить об индивидуальности и личности философа. Только по явлению
допустимо вести речь об индивидуальности и личности такого философа, как, на-
пример, Сократ, но когда речь заходит о Сократе как философе по существу, тогда
она идeт уже не об индивидуальности и личности Сократа, а о том, в чем все его
индивидуальные и личные особенности превзойдены, причем превзойдены даже
помимо воли самого Сократа (кстати, как раз в силу этого существенного различия
то, что делал Сократ, по воспоминаниям Ксенофонта, носящим исключительно
экзотерический, феноменальный характер, столь отличается от того, чем он как на-
стоящий философ занят в ранних, сократических диалогах Платона).
То, что философ в существенном смысле есть сознательная, или, что то же самое,
самосознательная форма абсолютного содержания, может показаться противоречащим
независимости того, чем занят настоящий философ, от его воли, но дело обстоит именно
так. По видимости можно говорить, допустим, о гегелевском учении, однако по сути
говорить о философии Гегеля нельзя, ибо философ по существу есть только орган,
говорящее или пишущее орудие самой философии. В этом значении не философия
есть собственность философа, а философ — собственность философии. Вот почему
настоящим философом является только тот, кто превзошел свою индивидуальность
и личность, а то, что делает настоящий философ, есть всеобщее, а не особенное дело —
дело, которое принадлежит не времени, но тому, благодаря чему идeт время, то есть
104
вечности. Философ в существенном смысле есть не имеющее своей воли орудие вечного
духа, абсолютного духа самой философии, и выражает он в своих трудах самосознание
истины, а не свое индивидуальное или личное самосознание.
Все настоящие философы знали, что они как люди являются существами несо-
вершенными, то есть конечными, однако в них как философах по существу конеч-
ность, присущая всем без исключения индивидам любого рода, совершенно снима-
лась потому, что этого требовала занимавшая их настоящая философия. Философия
по существу есть отнюдь не индивидуальное или личное дело, она есть такое дело,
которое для того, чтобы совершаться, требует не только всей индивидуальности
и личности какого- то человеческого индивида, но гораздо больше, чем может дать
любой человек как индивидуальность и даже как личность. Поэтому уже Парменид
назвал путь познания истины, в отличие от пути мнения, «сверхчеловеческим» 1.
По той же причине, хотя интерес к философии с момента ее появления никогда
не угасал, совсем не в каждую эпоху появлялся настоящий философ, было много
веков, когда настоящих философов не существовало. Ею же объясняется тот факт,
что историческое развитие философии началось значительно позже возникновения
человеческого рода и закончилось до его исчезновения.
Ясно, конечно, что поскольку любая индивидуальность и личность ограничена,
всеобщее дело философского духа требует участия и тем самым определяет участь
некоторого множества человеческих индивидов, делая из них настоящих филосо-
фов. Они составляют, по образному выражению Гегеля, «изолированное сословие
жрецов», хранящих как самое лучшее из всего, к чему могут приобщиться люди, эту
святыню, обитель истины — философию по существу 2. Именно в своей замкнутости,
обособленности от мира настоящие философы делают такое всеобщее дело, которое
позволяет человечеству не только продолжать существовать, но и прогрессировать
в свободе, ибо то, что они делают, выступает абсолютной духовной основой и началом
всех остальных человеческих дел. О деяниях представителей этой весьма немного-
численной группы, насчитывающий всего полтора- два десятка настоящих философов,
повествует история философии. Современная философия отличается от настоящей,
или классической, философии именно тем, что она есть философия только по явле-
нию и, значит, философия без настоящих философов. Соответственно, современные
философы суть философы без настоящей философии. Хотя они, подобно настоящим
философам, тоже называются философами, философами они выступают лишь по ви-
димости, то есть только как деятели философской культуры.
Разумеется, быть философом не по существу, а лишь по явлению — не совсем
случайная и произвольно выбранная современным философом судьба. Несмотря
на то, что некоторые философские феномены современности явно причастны к самым
мрачным событиям минувшего века, вряд ли было бы лучше, если бы последние сто
семьдесят восемь лет никто не считал философом себя и других, потому что хотя бы
в виде множества таких индивидуальных, личных и групповых квазифилософских
позиций философия, пусть только по видимости, но продолжала существовать
1 Diels H. Fragmente der Vorsokratiker.— Berlin, 1906. Parmenides, B1 (27). Ср.: Фрагменты ран-
них греческих философов. Ч. I: От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики.— М.,
1989.— С. 287.
2 Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии религии // Философия религии в двух томах.— Т. 2.— М.,
1977.— С. 333.
105
в современном мире. Если бы этих явлений не было, то философии сегодня вовсе
не существовало бы, что невозможно в силу существенного значения самого фило-
софского дела. Стало быть, в пeстром многообразии современных точек зрения
на философию неспешно прокладывает себе путь какая-то необходимость. К чему же
она ведет? Надо думать, что к новейшей философии по существу. Поскольку, судя
по всему, еще не созрели условия для того, чтобы настоящая философия сделала
следующий, уже не исторический шаг в своем развитии, постольку существуют
сегодня столь разные индивидуальные, личные и групповые квазифилософии
взамен одной- единственной настоящей и, соответственно, масса независимых
друг от друга или образующих коллективы деятелей философской культуры. Пока
всеобщее содержание философского дела не созрело для своей новейшей формы,
пока оно не сформировало еe, то есть не вступило в такую свою формацию, которая
нуждалась бы в настоящих философах и вызвала их появление, до тех пор никто
из современных философов свою индивидуальность и личность не снимает, ибо
не вынужден снимать.
Необходимо признать, что такие временные промежутки, когда появляется масса
философов без настоящей философии, не есть исключительно современное явление.
Напротив, они всегда предшествовали крупным шагам в историческом развитии фило-
софии и культуры. Впервые такое явление, как известно, наблюдалось в античности,
когда софисты подготовили выступление Сократа, Платона и Аристотеля, а после них
популярное философствование в духе различных эллинистических школ не прекра-
щалось вплоть до конца классической древности, образовав питательную среду для
распространения христианства. Во второй раз большое количество квазифилософов
появилось в эпоху расцвета схоластики и Возрождения, перед началом новой филосо-
фии у Декарта и Локка. В третий раз это произошло в так называемый «философский
век», век Просвещения, что послужило своеобразной увертюрой к классической не-
мецкой философии Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля. Тогда даже некоторые монархи
начали философствовать и многим показалось, что осуществилось платоновское пред-
видение того, что философы встанут когда-нибудь во главе государств. Сто семьдесят
восемь лет после Гегеля тоже были такой паузой, когда непрерывное развитие единого
содержания настоящей философии на своей поверхности выступило в дискретной
форме весьма многообразного, иногда довольно яркого индивидуального и личного
философствования нефилософов по существу, заразительные примеры которого да-
ли Фейербах, Конт, Ницше и более поздние лидеры современной мысли — Гуссерль,
Витгенштейн, Хайдеггер, Гадамер, Делёз и Деррида.
Поскольку эта пауза случилась по окончании истории философии, постольку
на сегодняшний день мы имеем крайне односторонние, противоположные формы на-
личного бытия философии и философов: множество почти без единства (естественно,
не совсем без единства, отчего современные философы, несмотря на поразительное
разнообразие их часто взаимоисключающих позиций, правильно не отказываются
от того, чтобы называться именно философами) и единство почти без множества
(конечно, не совсем без множества, поскольку две с половиной тысячи лет историче-
ского развития философии всe же дали полтора- два десятка настоящих философов).
Понятно, что эта абстрактная противоположность не является истинной формой
их бытия, ибо противоположность вообще есть необходимая и потому неизбежная,
но отнюдь не высшая ступень всякого развития. Поэтому задача, которая стоит перед
по- настоящему современной, или новейшей, философией, состоит в том, чтобы преодо-
106
леть тот разрыв единого и многого, всеобщего и особенного, сущности и явления,
вследствие которого присутствие философии и философов в мире всеобщей культуры
к началу третьего тысячелетия христианской эры стало весьма призрачным, призна-
ваемым чуть ли не только в силу традиции. Именно из- за того, что те, кто является
философами в наши дни, в своeм большинстве стали забывать единую сущность
философии, а порой даже напрочь еe отрицать, их сегодня не слушают (на что с их
стороны в последнее время всe чаще звучат жалобы), а если и слушают, то это, как
правило (из которого, конечно, есть исключения), не имеет иных последствий, кро-
ме укрепления убеждения в том, что слушать их не стоит — по крайней мере, до тех
пор, пока современные философы хотя бы в главных пунктах не достигнут согласия,
то есть единства между собой. Конечно, для тех, кто философствует, плюрализм
мнений гораздо комфортнее, чем их принудительное, вынужденное однообразие.
Однако следует осознать, что более или менее случайное многообразие точек зрения
на философию необходимо философам лишь как исходный пункт достижения ими
по- настоящему свободного единства мыслей. В противном случае оно превращается
в арену бесконечных споров и личных амбиций, не имеющих отношения к истине.
Образованная публика в целом и сообщество учeных в частности явно заждались
всеобщезначимых результатов философских дискуссий и, похоже, близки к отчаянию
в способности философов их получить. Об этом свидетельствуют, например, следую-
щие горькие слова из интервью нобелевского лауреата по физике Жореса Алфeрова
корреспонденту газеты «Аргументы и факты»: «Только не отдавайте ни один важный
вопрос на обсуждение философам — заболтают!»
По- настоящему современной, то есть по сути, а не только по времени своего появ-
ления на свет новейшей философией следует считать сам абсолютный дух философии,
исподволь накапливающий энергию, необходимую для еe дальнейшего, то есть уже
не исторического, а логического развития. Поэтому она существует пока только в по-
тенциальном, ещe неявном виде — как поставленная всей классической, в особенности
немецкой, философией задача, или проблема, которую должны осознать и начать
решать те, кто в наше время носит имя философов. Эта проблема, как уже сказано,
заключается в снятии развитого до противоположности различия явления и сущности
философии, в разрешении противоречия еe феноменальной и ноуменальной форм,
делающего настоящую философию почти для всех людей наукой за семью печатями.
Новейшей философии предстоит совершить то, чего до сих пор настоящая философия
ещe не сделала и чему, собственно, призвана содействовать вся доселе небывалая рать
современных философов, хотят они того или нет. Объективное назначение этого как
никогда плотного множества деятелей философской культуры, к которому считает
себя принадлежащим и автор данной статьи, состоит в содействии тому, чтобы тог-
да, когда вновь, как дело теперь уже новейшего, то есть будущего, времени вечности
выступит настоящая философия, она перестала быть, как в прошлом, уделом лишь
замкнутого сословия жрецов, излагающих еe содержание на никому, кроме них, не по-
нятном философском языке.
Платон, отстаивая право настоящих философов на эзотерическое знание исти-
ны, писал в своeм знаменитом седьмом письме: «Вот что я могу сказать обо всех, кто
уже написал и напишет, что они понимают то, чем я серьeзно занят, так как слушали
или меня, или других, или будто бы постигли сами: по моему мнению, они в этом
предмете вовсе ничего не смыслят. У меня о нeм самом нет и никогда не родится
никакого сочинения, ибо изложить это нельзя никоим образом, в отличие от других
107
наук; только если от долгого сожительства с этим делом вдруг соединишься с ним
супружескими узами, то оно внезапно, как свет от вспыхнувшего огня, рождается
в душе, где уже само себя выкармливает. <…> Если же мне показалось бы, что о нeм
надлежит написать и, сверх того, так, чтобы это было доступно многим, то что более
прекрасного или столь полезного людям могло быть сделано в этой жизни, чем пись-
менно выставить на свет природу всего? Однако такая забегающая вперед попытка
не стала бы благом для людей, не считая совсем немногих, которые неведомо как
с помощью кратких наводящих указаний способны сами открыть это; что же каса-
ется остальных, то одних она без всякого права преисполнила бы никуда не годным
пренебрежением, а других — высокопарными и пустыми надеждами, как будто они
научились чему- то священному» 3. Какого- то одного сочинения, излагающего исти-
ну, у Платона, конечно, нет, но некоторое количество страниц, содержащих прямые
указания для способных к еe познанию у него, несомненно, можно насчитать, хотя,
как и в произведениях большинства других настоящих философов, эти указания
занимают в платоновских диалогах действительно мало места. Однако, несмотря
на то, что у Канта, Фихте и Шеллинга количество страниц, посвящeнных сущности
философии, возрастает, а Гегелем о ней написана целая «Наука логики», само по себе
это положения дел не меняет. Именно поэтому нравственный долг и академическая
обязанность деятелей современной философской культуры заключается в работе
над тем, чтобы дух настоящей философии стал внятен, по крайней мере, уже не счи-
танным единицам. Это и будет шагом к тому, чтобы в будущем люди, понимающие
истину, могли появляться во всякое время и в каждом народе, а не один настоящий
философ за другим по- прежнему время от времени постигал бы еe за свой народ и всe
остальное человечество.
Математика и физика раньше тоже находились в исключительном владении от-
дельных учeных, но постепенно они, причeм отнюдь не в популярной, а в своей строгой
форме, стали достоянием довольно большого числа людей. Сегодня к этим наукам
в какой- то мере приобщаются даже техники, чего раньше никогда не было, потому что
быть не могло. Нечто подобное должно произойти и с настоящей философией, которой
предстоит превзойти свою ноуменальную форму — форму, безусловно, разумную,
но настолько таинственную для тех, кто к ней не причастен, что даже образованная
публика прежде не могла и сегодня ещe не может воспринимать всеобщее содержание
философии иначе, чем в экзотерической форме явления, то есть особенного учения
того или иного философа. Настоящая философия должна выйти за пределы своей
до сих пор по необходимости непонятной, эзотерической формы, доступной лишь
немногим посвящeнным, или, точнее, посвятившим себя в неe, чтобы стать достоя-
нием сперва пусть небольшого, но все же множества современников, а затем по мере
возможности и дальше пойти в своeм распространении.
Итак, философская задача нашего времени состоит в том, чтобы сущность и явление
философии перестали быть противоположными друг другу, достигли конкретного тож-
дества в понятии философии как таковой. Новейшей философии надлежит преодолеть
более чем полуторавековое низведение сущности философии до видимости, которое
свело к минимуму влияние этой науки, гарантирующей истинность всех человеческих
знаний и действий. Именно в связи с этим не менее глубокую деградацию переживают
3 Platonis opera. Epistola VII, 341 b- e / пер. с древнегреч. автора статьи. Ср.: Платон. Собрание
сочинений в 4 т.— Т. 4.— М., 1994.— С. 493.
108
сегодня религия, искусство, положительные науки, политика, мораль и право, что уже
давно справедливо характеризуется наиболее проницательными мыслителями совре-
менной эпохи как состояние духовного вырождения и подошедшего к своей последней
черте кризиса всей современной культуры и цивилизации. Когда философы решат
эту задачу, вновь возвысив явление философии до еe сущности и вдобавок навсегда
соединив их, тогда философия, не утрачивая своей сути, впервые явится многим как
эта суть, то есть вступит в мир в своей более чем существенной, а потому и сверхис-
торической, или сверхтеоретической форме — в логической форме понятия, первым
и пока единственным образцом которой является «Наука логики» Гегеля.
Конечно, решение этой задачи зависит не от одних только деятелей философской
культуры, хотя в первую очередь — именно от них. Оно обусловлено давно назревшими
необходимыми изменениями всей системы образования, и прежде всего двойного ядра
этой системы — специального философского и педагогического образования 4. Нель-
зя не признать также, что еe решение является делом отнюдь не лeгким, требующим
от тех, кто возьмeтся за него, немалого времени и великого труда самоотвержения.
Однако лишь это дело в нашу эпоху является поистине насущным, поскольку только
с нового рождения настоящей философии может начаться в современном мире воз-
рождение искусства и положительных наук, равно как и завершение реформации
религии, а с нею — политики, морали, права и всей обыденной человеческой жизни,
одним словом, исход из того величайшего в истории человечества духовного кризиса,
который можно сравнить разве что с кризисом древнего мира, вызвавшим пришествие
Христа. Поэтому надо думать, что выход из него, впервые указанный людям одинокой
личностью, молившейся о чаше в Гефсиманском саду, будет инициирован всеобщим
трудом единомышленников, сознательно преодолевших свои ограниченные личные
возможности путeм освоения классических результатов, уже достигнутых в познании
истины мировой философией.
Если такая всемирно- историческая задача будет решена русскими философами,
для чего в нашей стране за последние сто пятьдесят лет были созданы некоторые не-
обходимые предпосылки (имеются в виду высокий уровень философской культуры,
достигнутый русскими мыслителями XIX и XX столетий, переводы на русский язык
почти всех классических произведений мировой философии и до сих пор расширяю-
щаяся сеть различных институтов философского образования), то русская философия
обретeт не только национальное, но и мировое значение. Именно в этом объективном
предназначении — в том, что русская философия призвана стать не исключительно
специфическим русским явлением, совершенно отличающимся от западной философии,
а законной наследницей и продолжательницей мировой философской традиции — за-
ключается реальная перспектива развития философии как таковой на русской почве.
Западная мысль со второй трети XIX века отказалась от познания истины и ушла в вы-
движение новых или, что то же самое, перетолковывание старых субъективных точек
зрения на предмет, метод и задачи философии. Плестись в хвосте этого «движения»
современным российским философам, конечно, не следует. Если на Западе классиче-
ские достижения мировой философии превратились в некотором смысле в музейный
экспонат, в свидетельство славных, но прошедших эпох, а потому — в предмет лишь
4 Муравьев А. Н. О роли философии в образовании вообще и в российском образовании в осо-
бенности // Философские науки: спец. выпуск «Философский Петербург»: приложение к журналу
«Философские науки».— М., 2004.— С. 324–345.
исторического, или, как иногда выражаются, антикварного интереса, то это всеобщее
содержание философии должно стать теперь достоянием русского духа. Только при
том условии, что русская мысль сумеет освоить и тем самым актуализировать в себе
и для себя непреходящее прошлое философии, то есть всe классическое наследие миро-
вой философской мысли от Фалеса и Парменида до Гегеля включительно, она сможет
в будущем дать своему народу и миру то, что будет по праву называться настоящей
русской философией. Эта философия будет настоящей русской философией не потому,
что еe произведут на свет настоящие русские, а потому, что она станет делом настоящих
философов. Ради этого стоит сегодня заниматься философией на русской земле.
Литература
1. Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии религии // Гегель Г. В. Ф. Философия религии в двух
томах.— Т. 2.— М., 1977.
2. Муравьев А. Н. О роли философии в образовании вообще и в российском образовании
в особенности // Философские науки: спец. выпуск «Философский Петербург»: приложение
к журналу «Философские науки».— М., 2004.— С. 324–345.
3. Платон. Собрание сочинений в 4 т.— Т. 4.— М., 1994.
4. Фрагменты ранних греческих философов. Ч. I: От эпических теокосмогоний до воз-
никновения атомистики.— М., 1989.
5. Diels H. Fragmente der Vorsokratiker. Berlin, 1906.
6. Platonis opera. Epistola VII, 341 b- e.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2009. Том 10. Выпуск 4. СС.100-110
http://rhga.ru/science/our_periodical/journal_vestnik_rchga/Vestnik_RHGA_T10_V4.pdf
