В.В. Макаров
По материалам книги «Лекции разных лет» Е.С. Линькова
«Единственное, к чему я вообще стремился и стремлюсь в своих философских усилиях, – это научное познание истины. Такое познание является наиболее трудным путем, но только этот путь может представлять интерес и ценность для духа, если этот последний, однажды вступив на путь мысли, не впал в суетность, а сохранил волю и мужество к истине» (Г.В.Ф. Гегель)[1].
К научно-исследовательской деятельности Евгения Семеновича Линькова в полной мере применимы слова, высказанные Гегелем в предисловии ко второму изданию «Энциклопедии философских наук» и вынесенные в качестве эпиграфа к настоящей статье. Непосредственным поводом к последней послужил выход в свет первого тома лекций, прочитанных отечественным мыслителем в стенах ленинградского университета в 1988/1989 учебном году. Само издание лекционных курсов, осуществленное через двадцать лет после завершения Е.С. Линьковым преподавательской деятельности, оказалось возможным благодаря усилиям его бывших слушателей и учеников, а также пониманию непреходящего значения для отечественной философской культуры проделанной петербургским мыслителем титанической индивидуальной работы. Почти сорокалетний период своеобразного «молчания» с 1973 (в издательстве ЛГУ по материалам кандидатской диссертации опубликована «Диалектика субъекта и объекта в философии Шеллинга») по 2012 год (выходит первый том избранных работ), когда отсутствуют какие-либо значительные публикации (если не считать нескольких статей), лишь на первый взгляд может показаться упущенным для разработки и выражения собственного, во многом уникального подхода к постановке и решению серьезнейших философских вопросов. Скорее имело место обратное: именно когда внешние обстоятельства оказывались неблагоприятными для преподавательской деятельности и опубликования материалов продумываемых годами, происходило многократное погружение в классическое философское наследие и, как следствие, более глубокая разработка мыслителем современной философской проблематики.
В этой связи уместно будет остановиться на одном из центральных пунктов, на который неоднократно обращал внимание своих слушателей сам автор лекций. Всякий приступающий к изучению философии, а также и те, кто продвинулся в этом направлении волей-неволей оказываются перед труднейшей теоретической задачей, равно как и непростым практическим выбором: как отнестись к многоликому и обширному историко-философскому наследию, к самой исторической форме существования философской науки? Основных способов постановки и разрешения этой задачи, как в известной русской сказке, три. Первый путь главным своим пунктом содержит в целом отрицательное отношение к историко-философскому процессу и философским учениям прошлого. Он оборачивается в лучшем случае демонстрацией индивидуальных откровений субъективного толка. Индивид при этом полагает, что находится по ту сторону преходящего и несовершенного, а на самом деле, навсегда закрывает себе дорогу к вечному, по крайней мере, в философской его форме. «Индивидуализм, самолюбие, самодовольство – все это такие «добродетели», которые являются игольным ушком для вхождения в храм философского познания»[2].
Второй путь являет собой иную крайность. Идущие по нему всю свою сознательную жизнь пребывают в том простом убеждении, что история философии, какой она нам дана, и есть единственно достойное поприще для приложения своих духовных сил, а заодно и лучшее лекарство от субъективного произвола. Занятие историей философии, с этой точки зрения, и есть настоящая философия. На самом деле эта позиция настолько в себе самой диалектична, что не замечает содержащего в ней самоотрицания: если кто-то вознамерится сохранить только бывшее и исторически выступившее в философии, то в попытке его сохранить такое сознание окажется лишь пустой оболочкой, которую покинуло содержание мирового философского процесса. Вместо исторического бытия своего предмета такой способ мысли всегда будет иметь дело с вне исторической реальностью собственного субъективного представления о нем. Преходящим правит, его изменяет и прокладывает в нем себе дорогу его иное. Этим иным для исторического способа существования философского знания является всеобщая сторона развития его формы и содержания. Важнейший и принципиальнейший момент признания, с одной стороны, необходимости и исторической обусловленности несовершенного бытия предмета философии, а с другой стороны, преодолевающей эту естественную ограниченность диалектической мощи всеобщего противоречия его (предмета) противоположных моментов, как раз, и упускается из виду данной точкой зрения. Именно в силу ее односторонности и, как следствие, превратности, вышеуказанной установке мышления приходится тянуть на себе, и тем самым осовременивать, весь скарб несовершенств исторически выступавших философских учений.
Причастность третьей точке зрения, преодолевающей некритическую наивность вышеописанных крайностей, составляет муку и, одновременно, непреходящую славу тех великих умов рода человеческого, которым по праву принадлежит заслуга развития формы и содержания философской науки. Для действительного развития выступившего ранее философского учения и его основоположений требуется выполнить, как минимум, одно условие – овладеть глубиной (или, что то же самое – высотой) этого предшествующего философского принципа, постигнуть основное противоречие его формы и содержания. Взять на себя все «напряжение» и силу этого противоречия, а не искать вечное там, где его нет – вот удел тех, кому хватило мужества и воли заниматься собственно философским делом, не разменивая свою судьбу на мелочи преходящей жизни.
Именно такой подход к наследию классической философской традиции и демонстрировал на своих лекциях Е.С. Линьков. Остроумные и ироничные отступления на «злобу дня», обоснованные претензии к господствующим в советскую эпоху «философским» дисциплинам: диалектическому и историческому материализму – все это лишь «приправа» и хорошая иллюстрация к обнаружению и последовательному проведению точки зрения, имеющей ввиду самое главное – диалектическое развитие единого предмета философии, выступающего как в исторически необходимой, так и в логически всеобщей формах.
Что не устраивало Линькова в учениях, господствовавших в тот исторический период, когда он состоялся в качестве самостоятельного мыслителя и вступил на поприще преподавания философии? Главные претензии Евгения Семеновича к приверженцам диалектического материализма могут быть сформулированы очень кратко: это отсутствие самого определения материи как таковой, а также определения диалектики в ее всеобщей форме[3]. Взгляд «классиков» на этот предмет хуже кантовского понимания «вещи в себе». Кант хотя бы догадывался, почему последняя ему не дается. «Мастера» материалистической диалектики все время пытаются убедить других и себя, что имеют дело с всеобщими определениями, хотя дальше особенных оснований конечного бытия не идут. Содержащееся в природе диалектического момента удвоение, как известно, никогда не было и не могло быть исходным пунктом развития или становления чего-либо. Удваивается всегда что-то единое, а, как раз, внутреннего единства в подобного рода учениях и нет. Оно лишь декларируется. Например, его полагают в материальности, но при этом заявленный принцип не проводится в самом содержании природного и духовного универсумов. Определение «материальности» уже по своему словообразованию носит производный, особенный и, поэтому, ограниченный характер. «Материя» в таком материализме скорее символ веры и результат абстрагирующей деятельности рассудка, чем действительность, претендующая на всеобщность этого мира. Разработки Аристотеля и Гегеля на эту тему вообще оказались не востребованными.
Те же претензии могут быть обращены и к так называемому историческому материализму. Сконцентрировав основное внимание на экономической стороне жизни общества и способах его хозяйственного воспроизводства, сторонники этой точки зрения, уже в силу своей теоретической установки, не смогли подойти к раскрытию всеобщего основания процесса исторического развития общества. Отчасти и по этой причине советское обществоведение оказалось бессильным как в понимании реальных перспектив саморазвития советского мироустройства, так и в уяснении действительных угроз организации общественной жизни в России. Сейчас мы являемся свидетелями постепенного затухания интереса к доктринам и идеологическим проектам XX века в области философии. Предпринятая Е.С. Линьковым в свое время предметная критика основных направлений советского философствования остается хорошим подспорьем для тех, кто хотел бы прояснить основания и лики современных разновидностей позитивизма и субъективизма. Автор предисловия к его книге, пусть и в несколько эмоциональной форме, но вполне справедливо коснулся темы неудовлетворительности основных направлений современного философствования. Не критичность к собственному способу мысли при таком подходе идут рука об руку с полным произволом в выборе предмета для своего рефлектирования. Такого рода мысли, как правило, все равно с чего начинать, как двигаться в предметности и в каком пункте оборвать свое «сизифово» занятие. По аналогии с нашей социально-экономической реальностью, где «балом» правит сошедший с ума частный интерес, «его величество» субъективизм в области философии может какое – то время наслаждаться видимостью неуязвимости своей позиции и мнимым богатством способов своего самовыражения. Однако, мера есть у всего, в том числе и у охарактеризованной выше точки зрения.
Опыт продумывания основных тем и вопросов, затронутых и специально освещенных в материалах первого тома рассматриваемого нами издания лекций Линькова говорит о том, что без самоотречения и одухотворенного преодоления конечности особенного бытия и несовершенства мысли никому не удастся оказаться в царстве Красоты, Веры и Истины. Что претерпевает индивидуальный дух, последовательно и целенаправленно идущий по пути развития и философского образования, заданного его собственной природой - это одна из центральных тем введения в философию как таковую, а не только в проблематику ее кантовско-гегелевского периода. Линьков имел перед собой не один исторически выступавший способ возведения чувствующего сознания на ступень философской науки, начиная с диалектической манеры Платона и заканчивая фундаментальной «Феноменологией духа» Гегеля. Все они были приняты во внимание, но ни один из них не подошел в том виде, в каком они были явлены их творцами. Оставалось разработать и опробовать свой вариант преодоления стихии естественного сознания и восхождения в сферу разумного самосознания, единственно для которого и открывается определенность истинного бытия и подлинной действительности.
Центральным пунктом и красной нитью введения является получение понятия философии. Только овладев этим последним можно приступать, по мысли Линькова, к уяснению и осмысленному изложению основоположений исторически выступавших философских учений. При подходе демонстрируемом мыслителем, мы лишены возможности заранее указать, в чем состоит предмет философии, точно также как и то каков способ его познания. «Увы, замечает он, – в философии не только предмет не дан заранее, не дан и метод»[4]. Процесс обретения искомого понятия включат в себя несколько необходимых моментов. Первый из них заключается в следующем: для того, чтобы выступила философия как способ познания истины, в рассмотрение и диалектический процесс должны быть втянуты все предшествующие ей формообразования духа. «Пока мы эти способы духовно не прошли, в философию не войти»[5]. Второй существенный момент касается рассмотрения не только содержания, на которое направлены опыт, искусство и религия как некоторые предпосылки философии, но и определенность формы мысли, присутствующего в этих способах познания действительности. А таковыми являются сознание, а также созерцающее и представляющее самосознание. Рассмотрению внутреннего противоречия формы и содержания дофилософских способов познания посвящена значительная часть вводного курса. Итог предпринятого исследования: философия не может возникнуть из сложения элементов предшествующих ей формообразований, как не может она быть получена путем «выпрыгивания» за ограниченность их формы и содержания. Логика и ход разработанного Линьковым введения показывают процесс обретения начала философской науки как результат необходимого самоотрицания всех ограниченных способов познания истины.
За счет чего в конечном итоге мыслителю удается достичь исходного пункта философского познания, а вместе с ним и предмета философии? Это оказывается возможным лишь при раскрытии природы диалектической стороны как в самой предметности, так и в способе ее познания. Суть диалектического начала во всякой реальности коренится в моменте отрицательности как основании процесса снятия конечного и саморазвития всеобщего бытия. «Если мы следуем объективности саморазложения всего конечного и ограниченного бытия, то получаем такое единство, которое является всеобщей отрицательностью всего существующего во вселенной»[6]. На эту высоту философское знание когда-то вознес Парменид, заявив о том, что «только бытие есть, а небытия нет». С нее и современное познание не должно сходить, если хочет оставаться в рамках классической традиции и ее предназначения. «Если мы хотим заниматься философским предметом, то этот предмет – всеобщее самой вселенной, всеобщее природы, духа, бытия и мышления»[7]. Всеобщее как предмет философии раскрывается мыслителем как самопротиворечие и, одновременно, как тождество с собой в противоречии. Отсюда вытекает возможность его саморазвития и самоопределения.
Поскольку предмет философской науки рассматривается Линьковым как единый и, вместе с тем, как противоположный в себе самом, то именно поэтому он оказывается в высшей степени конкретной и объективной реальностью. А последняя возможна не до и не вне мышления, а исключительно в определениях мышления. Лишь для разумного способа познания предмет философии есть всеобщее и, одновременно, мышление. В этом пункте своего введения Линьков подходит к раскрытию мысли Аристотеля, полагавшего предмет первой философии в мышлении мышления. «Речь идет не о субъективном мышлении, как может думать рассудок, а именно о всеобщем единстве бытия и мышления, которое есть предмет и оно же есть мышление, потому что иначе, как в определениях мышления, оно не выступает и не существует»[8]. Эту мысль Линьков усиливает еще одним положением: разумное мышление оказывается не только высшей формой существования такого единства, но оно выступает единственным способом его развития. «Философия как разумный способ познания есть одновременно и развитие этого содержания»[9]. Поскольку этот процесс обоюдный, то вместе с развитием содержания происходит развитие разумной формы мышления. Не только всеобщее содержание философии имеет источник саморазвития и своей формы в себе, но и сама всеобщая форма мышления сообщает себе соответствующее всеобщее содержание. Адекватным способом познания такого содержания, согласно Линькову, может быть только понятие, как высшая форма человеческого мышления[10]. Три момента развития всеобщего содержания в ходе последовательного развертывания сути дела выступают у мыслителя тремя моментами развития формы мышления как понятия. Лишь для конкретной в себе самой формы мышления и предмет выступает как конкретное и высшее единство противоположностей. Таковым было и остается в классических философских учениях всеобщее единство бытия и мышления, субъекта и объекта, природы и духа.
Рассмотрению учений немецкого идеализма у Линькова предшествует не только разработка моментов понятия предмета философии по форме и содержанию, но и краткое изложение всего мирового философского процесса, взятого лишь со стороны логической необходимости его исторических ступеней. Если история философии есть процесс развития и саморазвертывания своего единого понятия, а не собрание лишь различных и противоречащих друг другу философских учений, то предложенный Линьковым подход к истории философии заслуживает самого внимательного и вдумчивого отношения. Кратко суть его точки зрения по данному вопросу можно изложить следующим образом. Именно потому, что само всеобщее единство бытия и мышления с необходимостью проходит три ступени своего самоопределения: непосредственное единство, ступень рефлексии, различения и противополагания его внутренних моментов, и наконец, ступень возвращения из этой различенности к форме конкретного единства в себе самом. В истории философии можно обнаружить те же фазы развертывания ее предмета. На первой, начальной стадии своего исторического развития в лице греческого любомудрия философия разрабатывает лишь непосредственную определенность единства бытия и мышления, отчего и способ проявления диалектического процесса здесь является совершенно непосредственным. «Для греческого способа философии исторически важно то, что субъективный способ диалектического движения является одновременно объективным движением содержания, а диалектический процесс объективного содержания является одновременно субъективным способом мысли»[11]. Второй период в историческом развитии философии – период рефлексии: в сфере самого всеобщего единства выступают его собственные противоположности, достигающие формы противоречивого отношения. Отсюда крайности номинализма и реализма средневековой философии, эмпиризма и рационализма философии нового времени. Этот период характеризуется распадом содержания и субъективного движения мысли. Состояние двойственности предмета и способа мысли, независимо от того на что при этом делается упор, данную извне единичность и особенность внешнего мира или на застывшую и неподвижную в себе самой субстанциональную форму сущности всей вселенной, усиливается за счет втягивания в содержание философии развитой определенности опытной науки. Третий период начинается с достижения конкретного тождества всеобщей формы и содержания философии. «Впервые только теперь философия получает возможность снять особенное содержание природы и духа и через это снятие выявить всеобщее содержание и заниматься им»[12]. Этот период исторически представлен классической немецкой философией. На данной ступени развития осуществляется своеобразный возврат к форме единства, но уже не непосредственной как у греков. «Если все историческое развитие философии мы берем как раз в определениях всеобщего единства бытия и мышления, снимая все, что принадлежит исторически приходящей определенности эпохи, то тогда мы имеем дело с тем, что есть и чем должна быть наша современная логическая форма философии»[13]— резюмирует мыслитель свою точку зрения в заключительной части введения.
Автор лекций указывает на недопустимость наивного смешивания самого процесса познания всеобщего содержания как высшего предмета философии и абсолютную завершенность такого рода познания. Первым, то есть познанием своего всеобщего содержания как абсолютной истины, всегда занималась философия в ее историческом развитии от Фалеса до Линькова, второе невозможно в принципе, поскольку исключается характером такого содержания как саморазвивающегося процесса. «Само всеобщее содержание абсолютно исключает какую-либо окончательную законченность его познания»[14]. Это тот пункт, который незаслуженно ставят в вину Гегелю, как мыслителю посягнувшему на познание абсолютной истины. С одной стороны, этот «упрек» можно адресовать всем, кто в истории философии занимался действительным познанием и определением ее всеобщего предмета. С другой стороны, сам ход размышлений Е.С. Линькова и его результаты обнаруживают полную несостоятельность и нелепость такого рода утверждений и нападок. Древние греки и Гегель хорошо знали, что философское познание представляет собой круг и круг кругов. Этот истинный образ такого познания справедлив и уместен. Только пребывая в такой форме процесса познания, познающий способен соединить в своем духе его начала и концы, не впадая в видимость дурной бесконечности причин и следствий. Кто отбрасывает содержание и форму гегелевского учения на том основании, что эмпирические науки, дескать, ушли далеко вперед, а в этом учении мы имеем дело с результатами научного познания начала XIX века, что в нем нужно что-то поставить «с головы на ноги», упускают главное: единство вышеуказанных моментов гегелевской точки зрения. Отвернувшись от любого из них, мы теряем все богатство содержания этой системы, точно также как и высоту позиции, достигшей философской наукой в лице этого мыслителя. Опыт постижения и публичного рассмотрения Е.С. Линьковым основоположений как гегелевской философии, так и других исторически выступавших философских учений говорит о том, что их понимание, а, следовательно, и их развитие возможно. Более того, оно крайне необходимо.
При изложении петербургским мыслителем собственно гегелевской философии, если судить по второй части изданных лекционных материалов, мы сталкиваемся на первый взгляд с парадоксальным отношением. Не всегда читаемый им курс истории немецкого идеализма доходил до рассмотрения гегелевского учения. Если это все-таки происходило, то укладывалось, в зависимости от года, как правило в объем одной лекции, притом что на Канта приходилось восемь, а то и десять, Фихте – четыре – пять, Шеллинга – две встречи. Некоторым вызовом аудитории могло показаться и изложение Евгением Семеновичем сути гегелевской точки зрения в нескольких предложениях, например: «Что представляет собой гегелевская философия? – Учение о конкретности всеобщего единства природы и духа, бытия и мышления, субъекта и объекта»[15], или «Вся философия Гегеля есть ни что иное, как учение о понятии»[16]. Такая краткость выражения философской позиции отечественного мыслителя связана прежде всего с тем, что в отличие от других исторически выступивших философских учений, гегелевское ясно и понятно себе самому. Отсюда возможность его ясного постижения и краткого изложения в своей сути. Лишь тот, для кого проблема развития как такового не является тайной, может отнестись подобным образом к результату мирового философского процесса. Более глубокая причина такого положения дел кроется в степени развития и самом характере отношения формы и содержания предмета философии в гегелевском учении. Известно, что Гегель разработал и пользовался одним единственным методом – спекулятивным или методом понятия. Тот, кто раскрывает определенность этого метода, может быть «на короткой ноге» со всем богатством гегелевской системы, не выставляя ее застывшей и окончательно состоявшейся. Что удалось Е.С. Линькову в разработке формы и содержания особенных частей единой философской науки – об этом можно будет судить по итогам дальнейшего опубликования материалов его специальных курсов. Хочется надеяться, что редакционной коллегии и издателю хватит на этом пути терпения и возможностей для осуществления задуманной ими благородной миссии.
У слушателей и читателей лекций Евгения Семеновича Линькова может возникнуть вопрос: с чем связана выбранная им преимущественно устная форма изложения философской мысли? Кто присутствовал на его лекциях и семинарах, тот мог убедиться в том, что по разработанности и силе воздействия эти формы вполне сравнимы с опытом таких мастеров «живого» общения как Сократ и И.Г. Фихте. Не зря именно в образах этих мыслителей прошлого видят воплощение философии как национального, культурного и всемирно-исторического явления. У подобного феномена можно выделить несколько моментов. Продвигаясь от внешней, привходящей стороны этого явления к внутренней следует отметить, что оказать на свое время и эпоху наибольшее влияние способен лишь тот, у кого убеждения и дела не расходятся, а составляют единое целое. Советская эпоха на закате своего существования была не менее сурова к носителям действительной свободы духа, чем кризисные времена разложения греческого полиса или наполеоновского нашествия в Германии. Как это не покажется странным, но устная форма общения со слушателями оказывается менее уязвимой для идеологического стукачества и соответствующих последствий (своих для каждой исторической эпохи), чем письменное или печатное слово.
Главной же причиной появления и существования развитой, устной формы изложения философской мысли является ясное понимание того непреходящего значения, которое имеет живое, непосредственное общение Мыслителя с современниками. Обе стороны такого общения, каждая в меру своих сил и способностей, участвует в процессе непосредственного рождения Мысли «здесь» и «теперь». Опыт участия в таком действе не проходит даром ни для одного ума, проснувшегося для настоящей духовной жизни. Кто-то, как автор предисловия к первому тому, уловил в ходе лекций «музыку сфер», кто-то испытал удивительный опыт очищения мысли от рассудочных штампов и шаблонов. Пишущий эти строки, еще долго пребывая под впечатлением услышанного и усвоенного, чуть ли не бегом отправлялся в читальный зал БАН, благо что это богатое книжными запасами заведение находилось на одной площади с философским факультетом. Думается, что уловил Линьков что-то в характере пережитой им и нами эпохи, когда именно устно высказанное слово, живая, яркая речь и непосредственно рождающийся на наших глазах и разворачивающийся в коллективном разуме процесс познания, были самой насущной и востребованной формой общения и самосохранения настоящей философской культуры. С его стороны это была, одновременно, и титаническая попытка пробудить «спящую» уже много веков красоту и мощь русского национального характера, ибо без последнего невозможно ни существование, ни развитие отечественной интеллектуальной традиции.
Почему Е.С. Линькова по праву можно причислить к плеяде лучших представителей отечественного любомудрия, почему он глубоко русский мыслитель, несмотря на то, что преподавал в основном историю классической немецкой философии? Прежде всего потому, что он продолжил вполне осознанно и со знанием дела глубинную и плодотворную традицию, идущую от М. Ломоносова и А.С. Пушкина к Ф.И. Тютчеву и Л.Н. Толстому, которая состояла в таком отношении к выдающимся явлениям отечественной и мировой культуры, когда последние не только воспринимаются и понимаются в их подлинной сути, но и развиваются, доводятся до совершенства по мере их выражения на русский лад. Лучшие образцы художественной и философской мысли родственных нам греческой и германской культур не просто музейно прописывались в нашем духовном пространстве для наставления и облагораживания юношества, а также для наслаждения знатоков из старшего поколения, но получали свое новое дыхание и почву для дальнейшего развития. Имеется ввиду не только времена «золотого» XIX века, но как это не странно, также и советский период нашей истории, в заслугу которому следует поставить тот факт, что наряду с «переформатированной» интеллигенцией, значительная часть сословия тружеников могла при желании соприкоснуться с результатами художественного и философского гения. Именно по-военному скроенная, не без перегибов и изъянов организованная (продолжающая во многом лучшие традиции дореволюционной России) система советского образования и воспитания послужила безусловно питательной почвой и отправной точкой для развития природных задатков и недюжинных интеллектуальных способностей Е.С. Линькова. С духовной тягой того же накала и чистоты, что и у Ломоносова пришедшего с рыбным обозом в первопрестольную за знаниями, прибыл когда-то молодой Линьков на берега Невы, чтобы на рубеже 80-90-х годов украсить своими лекциями интеллектуальный ландшафт северной столицы, состояться на ниве отечественной философской науки.
Результаты научно-исследовательской и педагогической работы Е.С. Линькова, вместе с процессом их получения, не должны были уйти в «песок» безвременья, равно как и затеряться в безбрежном океане псевдофилософской литературы. Кого-то может восхищать и обнадеживать обилие переводов и доступных во всех смыслах сочинений на философские темы. Мне же в этой ситуации на ум приходит донесенная через века простая мысль Сократа оказавшегося на рынке: «Как много вещей, без которых можно обойтись». В отличие от большинства учебных, популярных и «специальных» (для «знатоков») философских произведений, публикуемые лекции Е.С. Линькова, не только по глубокому убеждению их автора, но и по объективному характеру изложенного в них содержания, имеют одной из главных своих задач пробуждение у слушателей (теперь уже и у читателей) устойчивого интереса и подлинного вкуса к научной проблематике, связанной с развитием классической формы и содержания предмета философской науки.
Данная публикация выходит в свет накануне даты, когда выдающемуся петербургскому философу Евгению Семеновичу Линькову исполняется 75 лет. Его постоянные слушатели и ученики выражают юбиляру свою искреннюю признательность и благодарность за многолетнее содействие их духовному росту и профессиональному становлению, а также за пример мужественного служения Истине.
Литература.
1. Линьков Е.С. Лекции разных лет. ― Т.1. ― СПб.,2012.
2. Hegel G.W.F. Enzyklopadie der philosophischten Wissenschaften im Grundrisse: 1830. ― 1Tl.Fr/M:Suhrkamp. ― 2003.
Статья посвящена рассмотрению ключевых вопросов научного творчества и педагогической деятельности выдающегося петербургского мыслителя Е. С. Линькова. В рамках издания его работ вышел первый том лекций, содержащий введение в проблематику классической немецкой философии и рассмотрение учений ее основных исторических представителей.
[1] Hegel G.W.F. Enzyklopadie der philosophischten Wissenschaften im Grundrisse: 1830. ― Tl. Fr/M: Suhrkamp. ― 2003,S.14.
[2] Линьков Е.С. Лекции разных лет. ― Т.1. ― СПб.,2012,С.156.
[3] См. Линьков Е.С. Лекции разных лет. ― Т.1. ― СПб., 2012.С.224―225.
[4] Линьков Е.С. Лекции разных лет. ― Т.1. ― СПб., 2012.С.173
[5] Там же, С.159.
[6] Там же, С.191.
[7] Там же, С.147.
[8] Линьков Е.С. Лекции разных лет. ― Т.1. ― СПб., 2012.С.150.
[9] Там же, С.188.
[10] См. там же, С.185,189,207.
[11] Там же, С.245.
[12] Линьков Е.С. Лекции разных лет. ― Т.1. ― СПб., 2012.С.246.
[13] Там же, С.252.
[14] Там же, С.199.
[15] Линьков Е.С. Лекции разных лет. ― Т.1. ― СПб., 2012.С.445.
[16] Там же, С.453.
